с инструментами и придвигает стул, чтобы изучить повреждения.

Мэлли хочет спросить, больно ли ей, но понимает, что это глупый вопрос. На нее было совершено злобное нападение, ее унизили, пытались повторно изнасиловать. Конечно же, ей, бл*ть, больно.

Арронакс приступает к работе. Сначала она исправляет лодыжку, чтобы Вега снова могла ходить. Она, как умелый хирург, управляется с плоскогубцами и паяльником. В комнате пахнет жженой резиной и битумом. Металлом, процарапавшим другой металл. Автомобильной аварией. Арронакс переходит к поврежденной руке Веги, ее вывихнутой ладони.

— Сейчас зрелище будет не для слабонервных, — сообщает она Мэлли. — Может, пойдешь и приготовишь себе напиток или еще что?

— Нет, — отвечает Мэлли. — Я не хочу оставлять ее.

Всего час назад Вега заботилась о его ранах. Он держит ее за здоровую руку.

Арронакс вздыхает и кивает.

Она снимает половину лица Веги. Штампованный силикон уступает место титановому черепу — блестящему за исключением поврежденной скулы, похожей на смятую фольгу. Арронакс восстанавливает первоначальную форму конструкции и снова накладывает силикон, запечатывает все яркими всполохами фиолетового света.

— Вот, — произносит Арронакс, поправляя блестящие длинные волосы Веги рядом со швом. — Как новенькая.

Она сглатывает ком в горле.

Вега улыбается.

— Спасибо вам.

Конечно же, не как новенькая, и Мэлли чувствует укол печали каждый раз, как смотрит на лицо Веги. Определенно, оно выглядит лучше, чем прежде.

— Спасибо, — говорит Мэлли Арронакс, его глаза блестят из-за благодарности и сожаления.

— Кстати, чем вы там занимались?

— Я пошла купить кое-что, — отвечает Вега.

— Что купить? Ты почти на сто процентов упакована, согласно твоему счетчику. Что тебе понадобилось?

— Она пошла за продуктами, — отвечает Мэлли. — Для нас.

Перед его взором снова вспыхивает пол магазина, усыпанный разбитым стеклом и едой. Владелица магазина обнимает себя руками и тарахтит что-то на сян.

Арронакс умолкает, выглядя обеспокоенной.

— Этого нет в твоем протоколе.

— Я очень люблю Мэлли, — говорит она, — а ему, чтобы жить, нужна пища. Там снаружи что-то происходит. Я знала, что для семьи Мэлли будет небезопасно отправляться за едой самим. Семья Мэлли важна для него. Будет лучше, если они останутся живы.

Арронакс трясет головой и вздрагивает, ее волосы принимают темный оттенок фиолетового. Она убирает инструменты.

— Ладно, детки. Я снова попытаюсь связаться с Сетом. Обещаете, что останетесь здесь? Будете держаться подальше от неприятностей?

Как только Арронакс возвращается к своему импровизированному столу, Мэлли снова берет Вегу за руку. Он хочет сказать что-нибудь любящее и глубокое, но не может ничего придумать.

Все, что ему удается произнести: «Я люблю тебя».

— Знаю, — отвечает Вега.

— Если ты тоже меня любишь, то можешь сказать то же самое в ответ.

— Хорошо, — соглашается Вега.

— Я люблю тебя, — снова говорит он.

— Знаю, — отвечает Вега.

Мэлли смеется, гладит ее стертую кожу.

— Ты спас мне жизнь, — говорит она.

— Неправда.

— Ты спас мне жизнь. Меня бы здесь не было, если бы не ты. Я оказалась бы в мусорном контейнере. Ты знаешь, что это правда.

— Но…

— Моя жизнь твоя.

— Нет.

— Моя жизнь теперь твоя, и ты знаешь, что? Я этому рада.

— Почему?

— Потому что ты чистейший из людей.

— Странное выражение.

— У тебя самое чистое сердце во всем городе, — говорит Вега.

— Опять же, странное выражение. Но спасибо.

— Это правда. Я это вижу.

Они смотрят друг другу в глаза.

— Что еще ты видишь? — спрашивает Мэлли.

— Хотела бы я тебе сказать.

— Так скажи.

— Не могу. Это трахнет твой мозг.

Мэлли смеется. Он пытался научить Вегу ругаться, но ее код этому препятствует и путает слова.

— Ты хочешь сказать «у меня будет взрыв мозга»? — смеется он.

— Взрыв мозга, — произносит она. — Взрыв мозга.

Словно она ребенок, заучивающий новое слово.

— Это вынесет тебе мозг, — говорит она.

В этот раз он ее не поправляет, просто вздыхает и отворачивается.

— Твой рейтинг счастья низок, — произносит Вега. — Мне приготовить тебе блинчиков?

Он думает о том ирокезе и как тот ударил Вегу со всей силы. Думает о ее теле, распростертом на мусоре. Забудет ли он когда-нибудь эти образы? А она?

— Вега. Мне нужно, чтобы ты помогла мне понять кое-что.

— Конечно. Что?

Мэлли с трудом подбирает слова, опускает взгляд, сжимает и разжимает руки, все еще чумазые после улицы.

— Когда на тебя… когда на тебя… когда на тебя напал. Тот мужчина.

Вега смотрит на него ясными глазами.

— У тебя был револьвер… твой лучевой пистолет… все это время. Почему ты не защищалась?

— Защиты себя нет в моем протоколе, — отвечает она.

— Тебе не разрешено защищаться?

— Не от людей. Человеческая жизнь намного ценнее, чем жизнь робосапиенса.

Мэлли морщится.

— Но опять же, потом ты выстрелила в него.

— Потому что он хотел тебя убить.

Глава 32

Проклятый белый

«Вайт Меззанин», 2036

— Отпустите меня! — кричит Сильвер, держась за свою больную голову. — Выпустите меня отсюда!

Она стучит по стенам, пинает мебель. Пытается разбить стекло в крошечном квадратном окне в ее комнате, но это усиленное гибкое стекло, и она знает, что его не разбить. Она мечется, опрокидывает тарелку с едой, которая волшебным образом появляется каждый раз, как она просыпается, переворачивает металлическую тележку, бьет кулаками носилки.

Архитектура ее тюрьмы бесит. Дверь в ее комнату остается незапертой, но снаружи лишь коридор со стенами, такими же белыми, как и ее больничная палата. Если она идет по коридору, ее заставляют повернуть направо четыре раза, а затем, конечно же, она снова оказывается у двери. Белая мембрана, удерживающая ее, тонкая и эластичная, как биолатекс, но изнутри ее не разорвать. Это все равно, что быть пойманной в белый мягкий шарик.

Сильвер не может понять, уникальная ли это в своем роде пытка или головоломка. Конечно же, загадка должна иметь какое-то решение? Но это место просто день сурка из выбеленной резины.

Кто-то держит ее в заложниках? Или она умрет в этой мрачной бывшей скотобойне, а это какое-то жалкое подобие Средиземья? Какое-то лимбо? Как давно она здесь? Это могут быть часы или дни. Каждый раз, как она просыпается, снова оказывается в своей накрахмаленной хлопковой рубашке, помытая и приятно пахнущая.

Девушка перестает истерить и садится на пол, привалившись к одной из проклятых белых стен, подтаскивает колени к груди, обнимает их, пытается успокоиться. Ее пропускная способность не справляется ни с чем, кроме искреннего желания, чтобы взрывная боль в ее голове прекратилась, которая по ее шкале Рихтера набирает крепкие восемь баллов из десяти. Синие болеутоляющие таблетки снова здесь на фарфором блюдце персикового цвета. Она ползет к таблеткам, берет их в руку. Регулятор громкости боли в мозгу поднимается, и ей кажется,