– Понимаешь, – поучал тогда отец, – наш язык отражает наши мысли. Согласись: люди же думают по-разному? По-разному. И народы думают по-разному. И различие это тем больше, чем меньше друг на друга похожи языки этих народов. А ведь твои мысли – это твоя душа. Знание чужого языка открывает тайники чужой души, ее мелкие изгибы. Японский язык весьма отличается от нашего. Он во многом совсем-совсем другой. И если Аркадий Натанович знал японский, переводил с него, то представляешь, какие новые горизонты открывались его воображению?

Отец рассказывал об утонченной японской поэзии, о невозможности переводов, которые отображали бы всю гамму значений и смыслов японского оригинала. Нестор узнал об иероглифах, «буквах»-словах и даже «буквах»-предложениях. Отец рассказал о недоступных европейскому человеку динамике созерцания и статике действия. О том, что жители Японии изучают не один, а несколько алфавитов. А записи ведут не слева направо, а сверху вниз.

И Нестор загорелся японским. В школе в то время работал кружок японского языка. Совершенно бесплатный, в рамках программы, связывающей города-побратимы. Занятия раз в неделю вел настоящий японец, что само по себе было замечательным приключением. Кроме того, школьникам, посещавшим кружок, презентовались всякие ценные для детей безделушки: наклейки, ручки, значки, кепки. Нестор записался в кружок, работавший уже полгода, быстро догнал ребят-японистов, обогнал их и даже стал старостой группы. Спел в составе хора трогательную японскую песню на линейке, рассказал на 9 мая душещипательную историю про девочку из Нагасаки, пораженную лучевой болезнью и мастерившей журавликов-оригами. На этом увлечение японским языком благополучно закончилось.

Но почтительное и крайне любознательное отношение к японской культуре жило в душе Нестора по-прежнему. Он перелистывал иногда сборники песен «Манъёсю» и «Рёдзин хисё», знал наизусть несколько хокку Басё, Тиё, Сики, одно-другое танка из Сайгё и Цураюки. Нашел в сети и сохранил на диске десяток видеофайлов с записями театральных постановок Кабуки, Но и кукольного театра Дзёрури. Перечитал немало классических японских повестей периода войны сёгунов из домов Тайра и Минамото (авторов этих повестей сейчас бы не смог назвать ни при каких обстоятельствах). Конечно же, имел в библиотеке томик Акутогавы Рюноскэ, где на полях оставил множество пометок и ремарок. Не меньше ремарок было сделано на полях томика Ямомото Цунэтомо – это уже в период увлечения восточными единоборствами. А также Нестор мог сутками напролет смотреть фильмы Акира Куросавы или мультфильмы Хаяо Миядзаки. В последнем случае ему компанию могли составить Нина и Антон, но не часто и крайне избирательно. Такое увлечение японской культурой никак нельзя было назвать глубоким, но большего погружения в необычную, неведомую ментальность островного народа совершить было невозможно без знания языка.

Вот и сейчас, сидя за столиком в винном баре на втором этаже «Дома Диониса», потягивая аргентинский «Мальбек», Нестор читал в переводе очередной свиток фрейлины японского императора, повествующий о нелегкой судьбе придворной дамы тринадцатого столетия. Его мысли сплетались в замысловатые вензеля, пронзая времена, народы, их культуры и личные переживания. Нестор думал о том, что слагать ренга было для Нидзё такой же жизненной потребностью, как хлестать самогон-виски для англосакса. Только так могла фрейлина закрепить собственный социальный статус, остаться при дворе, а значит – выжить там, где смерть была нормой и даже наградой; только благодаря градусу в жидкости племя других, западных, островитян могло жить в условиях пандемий. Мы зависимы. Все зависимы. От химических процессов, протекающих в организме, от данных обещаний, от космического ритма.

– Привет, – совсем не официально и буднично прозвучало над головой.

Нестор очнулся. Глянул снизу вверх. Соня. Не та, которую он имел счастье лицезреть у ночного костра в наведенном специалистами Раджаса сне-мороке. Не та, которую он запомнил по событиям минувших месяцев. Не юная, задорная, интеллектуальная, пробирающая до самых основ яркой сексуальностью блондинка из свиты Семена Немировича Волха. Нет, перед Нестором стояла блеклая, «не первой свежести» проститутка в соответствующем наряде. Вернее, наряд был обычным – юбка, может, лишь чуть короче, чем следовало; топ, под которым угадывалось отсутствие бюстгальтера, – но на Соне, на этой, теперешней Соне, все это смотрелось не провоцирующе, как прежде, а пошловато и дешево. Глаза ее, прежде большие, карие, выразительные, теперь погасли и серели над припухлыми щеками. И вообще, девушка – хотя вряд ли бы кто-то нынче обратился так к этой женщине – выглядела подержано и глядела безразлично.

А глядела Соня на томик Нидзё перед Нестором. И вдруг неожиданно продекламировала:

– Со слезами смешавшись,

течет моя черная тушь

в море вечной печали —

суждено ли нам свидеться снова

там, на Западе, в лучшем мире?..

И в глазах ее мелькнуло отражение прежней бодрости духа. Затем девушка взяла томик в руки и пробежала глазами строки на открытой странице. Прочитала вслух:

– «Кто тот умелец, кто вырезал формы этих причудливых гор вокруг?.. О, как изменчив их облик…». – И положила книгу на стол, закрыв ее, совсем не заботясь об отсутствии закладки. – Я присяду? – спросила Соня, уже заняв один из свободных стульев. И заговорила, как бы продолжив прерванный разговор:

– Согласись, не понять нам их никогда.

– Кого? – Нестор даже забыл поздороваться.

– Японцев, – уточнила женщина. – Облик скал у них изменчив. Это сколько же нам с тобой нужно выпить, чтобы нас с тобой так притормозило? Чтобы мы могли смотреть на скалы, и прослеживать, как резво меняется их облик?

Над головой девушки замер официант. Он ждал, пока сентенция про японцев будет закончена. Он хранил молчание, стоял за спиной Сони, а потому был для девушки незаметен.

– Сомелье, – подсказал Нестор и указал взглядом.

– Он не сомелье, он кавист, – небрежно бросила Соня, не оборачиваясь.

– Прости? – Нестору показалось, что Соня хочет задеть официанта обидным прозвищем. Но молодой человек в бордовом переднике вдруг посмотрел на Сонин затылок с явным уважением.

– Специалист по элитному алкоголю, – пояснила Соня. Она скользнула взглядом по этикетке на бутылке, что стояла на столе, и вынесла вердикт:

– «Мальбек»? Не хочу, – и наконец вполоборота заметила официанта за спиной. – И что сегодня кавист посоветует прекрасной даме?

Прекрасная дама предпочла крепкое итальянское вино «Barolo Chinato» и грибы в особом фирменном маринаде. Официант плеснул пробный глоток из небольшой, полулитровой бутылки в широкий бокал, и Нестор ощутил явственный аромат трюфелей и розы.

– У меня в голове сегодня туман, так что только неббиоло, – пояснила Соня выбор, имея в виду неббиоло – сорт винограда, основу напитка. Название сорта в переводе означает «небольшой туман». Соня кивнула: «Лейте!», сделала большой, не дегустационный глоток, вздохнула с видимым облегчением и добавила: