Соня прыснула и окинула Германа презрительным взглядом:

– Это Вы-то господь? Явились – это да. Нежданно-негаданно и совершенно бесполезно. Идем, Нестор. Пройдемся.

Нестор показал жестом официанту, что просит рассчитаться. Соня спрятала в сумочку томик Библии и достала кошелек. Нестор удивленно взглянул на девушку. В каком это веке, с каких пьяных или трезвых глаз он, Нестор, позволил бы оплатить счет девушке, сидящей с ним за одним столом? Но Соня вновь включила Справедливость во взгляде, и Нестор понял: так должно, только так и никак иначе. И успокоился.

«Мальбек» был уже допит – в основном самим Нестором; мистер Герман поучаствовал лишь одним бокалом. А вот бутылка «Barolo Chinato» была еще полна на две трети. Ее кавист принес в фирменном бордовом кулечке, закупорив обратной стороной родной пробки.

Томик Библии уже затаился в дамской сумочке, но мистера Германа это ничуть не остановило. Пока официант нес счет, пока происходил расчет, Герман вещал:

– «Моисей и Аарон пришли к фараону, и сделали так, как повелел Господь. И бросил Аарон жезл свой пред фараоном и пред рабами его, и он сделался змеем».

«Что-то не так, – мелькнула у Нестора мысль. – С богом говорил Моисей, а посох бросил Аарон. Надо будет дома проверить». В этот момент Соня уже тянула Нестора за руку по лестнице со второго этажа «Дома Диониса». Голос Германа уже стал тих и нераспознаваем.

– Зачем убежали? – в шутку спросил Нестор. – Я хотел дослушать. Я наизусть не помню.

– Я помню, – просто сказала Соня и закончила отрывок ровным голосом, без всякой интонации, чуть прижавшись к своему путнику, чтобы слышать мог только он:

– «И призвал фараон мудрецов и чародеев; и эти волхвы Египетские сделали то же своими чарами: каждый из них бросил свой жезл, и они сделались змеями, но жезл Ааронов поглотил их жезлы. Сердце фараоново ожесточилось, и он не послушал их, как и говорил Господь».

Нестор шел, почти бежал, рядом с девушкой. Она касалась губами мочки его уха, влажное дыхание ее речи пронзало и обволакивало. Было не до слов, не до Моисеев с Ааронами и даже не до Германа с его загадочным появлением и давними предложениями. Не хотелось говорить, хотелось только слушать, причем не важно, что именно: сутры, джатаки, упанишады. Сейчас Нестор готов был впитать весь паремийник, книгу притч из Ветхого Завета, – вне всякого цикла церковных чтений.

Но слова были произнесены, на них нужно было реагировать. Можно, конечно же, просто промолчать; молчание – тоже значимая реакция. Но в этот момент Соня чуть обернулась, и Нестор увидел ее глаза: там жила Справедливость. И Справедливость ждала слов. А что мог сказать Нестор, если он был больше занят ощущениями, чем словом? Наконец, он созрел:

– Один жезл поглотил другие; один Наг съел других. Так не бывает. Битва змей какая-то.

– Ты не путай мифы древних народов с посредственным североамериканским кинематографом, – улыбнулась Соня. Нестор не уловил аллюзий, он не смотрел «Битву змей». – Не было битвы змей. Обрати внимание: есть там персонажи, на которых ты даже внимания не обратил. Спрятались они за фараоном, пророками и Нагами.

Соня и Нестор уже не бежали, они медленно брели в сторону Набережной. Бордовые огни «Дома Диониса» уже исчезли за поворотом. Солнце еще не «клонилось к Западу», как пишут во всех романах, но тихо и медленно брело по тротуару вслед за парой собеседников, легонько и по-дружески подталкивая их в плечи теплыми лучами. Соня не выпускала руки Нестора.

– Волхвы и чародеи? – вдруг понял Нестор.

– Ни имен, ни званий, – Соня смотрела, как уходит в прошлое тротуарная плитка под ногами. – А перевод окончательно стер все, что мог. Послушай, как звучит: «Волхвы Египетские»! Мудрецы, чародеи… Жрецы.

– А в чем различие? – пожал плечами Нестор. И тут же вспомнил одну из любимых фраз Семена Немировича Волха. – Я же не филолог, но тоже интеллигентный человек.

Соня улыбнулась и мягко попросила:

– Давай остановимся.

Они присели на скамейку в небольшом сквере. Соня раскупорила «Barolo Chinato», не вынимая бутылку из пакета «Диониса» – так можно, так не заметят служители порядка; вернее, заметят, поймут, но не станут придираться. Сделали по глотку. Соня стала говорить.

Слово всегда было мостом между внешним для человека миром и внутренним содержанием. Пушкин называл его «памятник нерукотворный», хотя говорил, как и все поэты, исключительно про себя – просто не понимал, что он уже и есть слово. Гораций поступал также, говоря monumentum aere perennius. По слову казнили и по слову строили. Слово как инструмент творения известно не только по каноническому тексту христианского учения.

– Например, – говорила Соня, – всем знакомая «абракадабра»…

– Не сумятица, неразбериха! – гордо дефинировал Нестор.

Соня, не обращая внимания на выскочку, невозмутимо продолжала:

– Происходит от арамейского «avda kedavra»…

– Это же смертельное заклинание из «Гарри Поттера»! – ужаснулся Нестор.

– Вот что ты за человек такой? С тобой говоришь о жизни и смерти, о самой возможности продолжения рода человеческого, а ты «впрягаешь» какие-то бесстыдные бестселлеровские реминисценции, – и Соня, обидевшись, показала спину.

– Ну, прости меня, невежду, – Нестор аккуратно ткнул в плечо девушки указательным пальцем. – Я груб и не отёсан.

– А в переводе «avda kedavra» означает: «что было сказано, должно быть сделано», – продолжила Соня, не оборачиваясь, но Нестор понял, что прощен. – Поэтому фокусники сегодня любят это слово «вбрасывать» в качестве заклинаний, а магическое искусство древности действительно использовало формулу как могучий инструмент, как элемент творения.

– Значит, мы утратили все эти магические штуки? Правы создатели фэнтези: магия покинула наш мир? – грустно заключил Нестор.

– Ничего нас не покинуло. Глупость какая! – Соня даже сделала движение, как будто собирается разбить почти пустую бутылку сладкого итальянского вина, произведенного из «туманного» винограда о прозаический чугун скамейки, но передумала и мягко – чтобы та не громыхнула – опустила ее в близстоящую металлическую урну. Урна была выполнена в виде гигантского цыплёнка с жадно разинутой пастью. Почему-то цыпленок был зеленый. – Просто магия работает иначе. Мы поговорим об этом позже.

– О, у нас накопилось так много тем для «разговоров позже» – что с тобой, что с Киром.

– А о чем Вы хотели с Киром поговорить позже? – заинтересовалась девушка.

– О городских магах, об индексе ССС, о тренде, о каких-то саркофагах – он упоминал о них только вскользь.

– Это хорошо, что вскользь, – важно кивнула Соня. – Когда Кир заговорит о саркофагах плотно и всерьез, то готовься к новой битве. Обо всем остальном, раз обещал, поговорит обязательно. А со мной? О чем мы должны поговорить позже со мной?