Мне было все равно, и я послушно выпил из другой чашки. Но Николь явно начала раздражаться – она с тоской оглядывалась на соседние столики и почти не слушала, что ей говорит Анжела.

А послушать стоило.

– …по ночным ресторанам Москвы банда ходит. Помнишь Ушастика из финансовой компании? Он тоже здоровый образ жизни очень уважал, и супруга его, Настя, тоже. А вот попили они как-то чайку «У Дуремара», а на выходе на них солдаты кинулись. Представляете? Солдаты! Быдло! Прямо возле приличного ресторана!

– Ограбили, что ли? – поинтересовался я за Николь.

– Нет, там же охрана! – откликнулась Анжела и неожиданно шмыгнула носом. – Но расстроили людей сильно, – прогнусавила она и полезла в сумочку за платком.

– Чем расстроили? – не понял я.

– Как это чем? – изумилась Анжела, аккуратно промокая покрасневшие глаза. – Представляете, вы выходите из ресторана, кушали там здоровую пищу, пили чай, потом идете к машине в хорошем настроении, а у вас на пути стоят трое молодцов, от которых, простите, воняет…

Я так ничего и не понял, но тут откуда-то сверху, перекрывая музыку, раздался зычный крик:

– Михась! Миха! Нашу водку тырят! Я их тормознул пока, но ты подходи! Их тут туча! Михась! Михась!!

Я вскочил со стула, махнул на прощание всем рукой и быстро зашагал к лифтам. Сверху донесся шум падающей мебели, предостерегающие крики и снова зычный рык Ганса:

– Михась, быстрее! Гоблины поперли! На тебе, сука!.. На еще!.. На!!

Я плюнул на приличия и побежал к лифтам со всех ног.

В ложу я пробрался с большим трудом – в дверном проеме и вокруг него стояло не меньше десятка официантов, и все они смотрели вперед, туда, где в полумраке шла невидимая мне битва темных и светлых сил.

Мне пришлось отпихнуть в сторону одного из окаменевших официантов, и тогда я смог добраться до стола, вокруг которого держал оборону Ганс. На него наскакивали сразу двое охранников, а еще один охранник лежал возле барьера и надсадным, высоким до визга голосом вызывал по рации милицию, свободной рукой прижимая кровоточащую рану на лбу.

Первым делом я забрал у пострадавшего рацию и отменил вызов, нажав на красную кнопку.

– Не слышу, «Дятел», что у вас там. Высылаем наряд или что? – раздраженно прохрипел в рации абонент.

Я нажал на кнопку «ответ»:

– У нас все нормально. Сами разобрались. Вызов отменяем, – авторитетно заявил я и, услышав облегченное «Понял», снова нажал на красную кнопку.

Ганс наконец заметил меня и встал возле стола, выставив вперед кулаки с зажатыми там вилками – по две вилки на кулак.

Охранники тоже остановились, встав ко мне вполоборота. Потом один из них, нервно поглядывая в сторону Ганса, быстро повернулся ко мне и сказал:

– Это ваш человек? Он что, сумасшедший?! Прикажите ему остановиться.

Я подошел к Гансу поближе и взглянул на его уши. Уши тряслись мелким бесом, а не крупными неровными скачками, и я с облегчением понял, что он просто серьезно расстроен. Было бы хуже, если бы это была «белая горячка» – нечто подобное в исполнении Ганса я уже однажды видел на полигоне. Но спятивший Ганс ведет себя по-другому – он не останавливается, пока не разгромит все, что видит, и не уложит наземь всех, кто стоит.

– Ганс, все нормально! – Я шагнул к нему еще ближе и осторожно потянул одну из вилок к себе.

Ганс покачал головой.

– Михась, они уперли нашу водку! Прикинь, я просыпаюсь, а эти чмошники наш стол дербанят!

Крупные капли пота покрыли всю физиономию Ганса, он начал вытираться салфетками со стола, с некоторым недоумением глядя по сторонам, и наконец позволил мне забрать у него вилки.

Я отвел Ганса к дивану и усадил там. Охранники все еще стояли в ложе, потирая кисти рук, и я сказал им:

– Все в порядке. Принесите счет.

От пола отлепился третий охранник, тяжело встал и, хромая, подошел ко мне, кривя толстые губы в злобной гримасе:

– Счет? Просто счет? Типа, три водки, два кофе и один дебош, да? Он мне голову пробил! Вы думаете, всех купили, так все можно? Да?! – Со лба снова закапала кровь, но он не стал вытирать ее, чтобы всем было видно, как сильно он пострадал.

Один из охранников взял его за плечо:

– Андрей, успокойся. Все уладим. Пошли, тебя перевязать надо. Все уладим.

Пострадавший успокоился на удивление быстро, и они, все трое, вышли, ничего не сказав нам на прощание.

В ложе тут же с деловым жужжанием запорхали официанты, восстанавливая поруганный интерьер и сервировку стола.

Потом появился неожиданно веселый метр все с той же застенчивой девушкой-зайцем за спиной.

– Михаил Дмитриевич, – обратился он ко мне. – Все ли в порядке? Может быть, врача для вашего друга?

Я подумал, что пара санитаров тут бы точно не помешала, но вслух попросил лишь счет.

– Уже уходите? – с искренним огорчением спросил улыбчивый метр.

Я кивнул.

– Еще что-нибудь? – спросил метр на прощание.

– Да, – вспомнил я. – Найдите мне Николь. Девушка. Я с ней пришел. Куда-то задевалась, понимаете?

– Будет исполнено, – понимающе улыбнулся метр и ушел, обнимая за талию не сопротивляющуюся даже для вида девушку-зайца. Устали они все к концу смены, похоже.

Ганс окончательно пришел в себя и даже кое-что вспомнил.

– Михась, – спросил он, разглядывая свои поцарапанные кулаки, – мы чего, буцкались тут серьезно?

– Угу, – промычал я и вдруг почувствовал, как завибрировала рация в моих руках.

– «Двадцаточка», ответим «третьему». На Ленина, 37, грабеж. Посмотрите там вокруг, двое в темном, среднего роста, вещи унесли в руках.

Ответа «двадцаточки» я не услышал – видимо, отвечали на другой частоте.

– Менты! – всполошился Ганс, подскочив на диване. – Уходим, Михась! – заголосил он.

Я выключил рацию и тоже встал:

– Подожди. Сейчас пойдем.

В ложу вошла Николь с белым от ярости лицом. Не останавливаясь, она пересекла ложу, подошла к нам с Гансом и злобно процедила сквозь зубы:

– Эй вы, два недоумка. Особенно ты. – Она ткнула пальцем Гансу в живот, и его качнуло от неожиданности. – Наш счет составил сто пятьдесят тысяч, из которых сто – твой дебош.

Она показала нам какую-то бумажку с печатями и снова яростно ткнула Ганса в живот:

– Ты, урод, понимаешь, что так нельзя? Мы тратим зараз столько, сколько планировали потратить за неделю.

Ганс расправил плечи.

– Я один на сто тысяч дебош учинил? Охренеть! Супер!! – восхищенно оскалился он.