– Вот, например, хорошей подруге я напишу: «дорогая, милая, родная», и обязательно в конце добавлю: «целую». Знаю, что ей будет приятно, что улыбнется, читая мою эсэмэску. Она же понимает, что комплимент – часть флирта, поэтому тоже напишет «целую» и добавит еще что-нибудь легкое, ни к чему не обязывающее.

– А деловой знакомой? – суше, чем хотелось, поинтересовалась я.

– Такая знакомая может рассчитывать на обращение «дорогая». Не уверен, что назову ее «милой». А вот поцелуя она от меня не дождется, это точно, – улыбнулся Дарко, отхлебывая из чашки.

– Слушай, давай я из этого сделаю статью? – предложила я.

– Ты из всего, что тебя окружает, делаешь статьи, да?

– Не всегда, – пробубнила я. – Правда, теперь я буду более внимательно читать твои эсэмэски!

– Эй, это же не собрание сочинений, что там читать! – рассмеялся он. – И не будь злюкой, тебе это не идет.

– Ну да, – возразила я, – должна же я понять, когда из разряда «хороших подруг» я перемещусь в разряд «деловых знакомых»…

Дарко только рассмеялся, и в его синих глазах сверкнули хрустальные искры. Как у заколдованного Кая в Снежном королевстве.

Через два дня он поймал меня в объятия, когда я опять спешила в метро.

И я снова попала домой лишь к полуночи.

В первый раз Дарко поцеловал меня под дождем, в который мы вышли после его спектакля. Мы стояли в двух шагах от театра – две серые тени, неотличимые от обычных прохожих. А на другой стороне, возле служебного входа, дежурили юные девочки. Ждали Стрельцова…

Неожиданно для себя я оказалась в разгаре нового романа. Со всеми положенными атрибутами. Я мечтательно задумывалась на планерках. Я снова полюбила высоченные шпильки и попросила стилиста добавить в мой «золотистый шатен» несколько дерзких рыжих прядей. Я стала постоянно проверять мобильник – нет ли новой эсэмэски. Я сама писала их штук по пять в день. Такого со мной не было давно.

Однажды в холле я столкнулась с Данилой. Он страшно обрадовался, увидев меня, словно я прибыла с Северного полюса или, наоборот, из самой что ни на есть «горячей точки»…

– А я тебя жду, – вдруг сказал он.

– Серьезно? – удивилась я.

– Что-то случилось?

– Я часто жду тебя здесь. Вдруг ты снова придешь на диван читать свою почту. И тогда можно будет сидеть на соседнем диване и смотреть на тебя. Видеть, как ты хмуришься, улыбаешься, звонишь по телефону или смеешься над своими эсэмэсками.

Я подняла на него глаза. А ведь действительно, я так погружена сейчас в Дарко, что почти ничего вокруг не замечаю. Даже симпатичного сисадмина, который приходит на меня любоваться.

– Данечка, извини – я, наверное, слишком много думаю о другом и не замечаю коллег. Наверное, даже не здороваюсь, да?

– Это не страшно. Зато, когда ты сидишь тут одна, ты такая умиротворенная. И можно незаметно любоваться.

– Данила, еще немножко, и я подумаю, что ты ко мне неравнодушен, – я попыталась перевести все в шутку.

Данила преданно смотрел близорукими глазами.

– Да, – просто отозвался он, – ты не ошиблась. Но это ничего не значит. Просто теперь ты об этом знаешь.

Я совершенно растерялась:

– Спасибо за теплые слова. Но сколько тебе лет?

– Двадцать три, – отозвался молодой человек, – однако я всегда считал, что возраст совершенно не помеха…

– Подожди-ка! – меня осенила догадка. – Буква! Заглавное «Д»! Не ты ли пишешь мне лирические письма и отправляешь в синих конвертах?

Данила молчал, разглядывая пол, словно не слышал вопроса. Несколько минут он стоял совершенно неподвижно, потом отчеканил:

– Если тебе когда-нибудь в чем-нибудь понадобится помощь, ты можешь рассчитывать на меня.

– Спасибо, – пролепетала я, глядя ему вслед.

Вот так Данила-мастер! Вот так открытие! Неужели он пишет мне нежные письма в синих конвертах? Но через полчаса я уже забыла об этом, потому что позвонил Дарко.

Меня пугало собственное сердце. Почему оно пропускает удар, когда я слышу мелодию его звонка? Почему оно так сильно стучит, когда он всего лишь протягивает мне руку, выбежав из машины? Я была согласна флиртовать и – может быть – слегка очаровываться. Но происходило нечто совсем иное. Будто подходишь к питьевому фонтанчику – а на тебя вдруг рушится водопад. Каждый вечер, простившись, я задавала себе вопрос: «Дорогая, так чего же ты хочешь от этих отношений?» Ответ знала только самая нежная, самая ранимая часть моей души. Та, которую мне больно тревожить. Я хотела любви. Настоящей. Чтобы уже до конца жизни, чтобы вместе стариться, чтобы старичками ходить рука об руку гулять в соседний сквер и за молоком в ближайший магазинчик… Я тщетно скрывала от себя это неожиданное знание. Иногда на лице Дарко я ловила отсвет удивления. Будто он тоже не знал, что нас ждет, и боялся это узнать… Тут вспомнилась Дарьяла со своей буквой «Д». Дарко. Вот она, разгадка тайного имени.

Как-то вечером Дарко пригласил меня в театр, за кулисы, прямо во время спектакля. Мы побывали у него в гримерке, где долго целовались под трескотню радиотрансляции театрального действия, потом бродили извилистыми коридорами мимо артистических гримуборных и сидящих вдоль стен костюмеров в белых халатах. Приятная театральная традиция – со всеми нужно было здороваться, как с хорошо знакомыми людьми. Зашли в артистический буфет, где театральный люд попивал чай, наливая его из огромного, почти в рост человека, пузатого самовара. Спустились вниз, к бутафорскому цеху, прошли мимо огромных контейнеров с костюмами. Там Дарко снова обнял меня, и мое дыхание сбилось.

– Как здесь странно пахнет, – обнимая его за плечи, прошептала я.

– Нравится? – почему-то тоже шепотом ответил он.

– Да, пахнет теплой пылью, красками и чем-то сладким, словно сдобным хлебом.

– Умница, – он еще раз поцеловал меня и отстранился. – Это мой любимый запах, запах театра, сцены. «О, сцена, свободная, как небеса!» – громко крикнул он, широко раскинув руки, и засмеялся. – А если честно, – Дарко подошел ко мне так близко, что я снова увидела в его глазах блеск знакомых синих искр, – то только на сцене я чувствую себя самим собой. Сцена – особая субстанция, она живая. Ко многим она благоволит, а многих вышвыривает вон. И я знаю, что пока сцена меня любит. Так, как я люблю ее. – Он посмотрел мне в глаза: – Но еще я очень люблю тебя.

Он сжал мои руки.

– Не говори ничего. Я так долго думал обо всем… О себе, о нас, о жизни. Я много любил, я вообще влюбчивый человек. Я боролся с собой столько, сколько хватало сил. Все это время я проверял себя, свои чувства. Поначалу мне казалось, что это минутное увлечение и все пройдет, как проходит летний дождь. Но вскоре я понял, что не могу жить без тебя. Ты особенная, не такая, как все. Может, потому, что ты чем-то похожа на меня? Я никогда никому не рассказывал о сцене, о театре. А тебе смог. Потому что знал, что ты поймешь. Но ко многому я еще не готов. Ты дашь мне время?