Идти было не слишком далеко, музей находился в трех кварталах от дома Нурии, и Анна пошла пешком. К концу пути она пожалеет об этом. Несмотря на то, что она старалась выбирать тенистые дорожки, солнце палило вовсю, и густые кроны деревьев почти не спасали. Тем удивительнее и желаннее была прохлада маленького дворика перед входом в музей. Здесь было даже чересчур прохладно, и Анна сразу вспомнила, как накануне вечером ее пробрал озноб при разговоре со старушкой. Заодно она вспомнила и о том, что забыла похвастаться Нурие своей покупкой.

В музее не было посетителей. Точнее, там вообще никого не было, даже кассира. Анна потопталась возле двери, но скоро ей это надоело, и она осторожно переступила порог. Воздух стал еще холоднее, как будто она спустилась на самое дно ледника. Анна обхватила себя руками за плечи и медленно двинулась в глубь зала, усиленно тараща глаза, которые никак не желали привыкать к полумраку.

Окна в здании казались совершенно бесполезным архитектурным излишеством, так как света, который они пропускали внутрь, было явно недостаточно, искусственное освещение было весьма кстати. В некотором роде, конечно…

Анна еще не увидела ни одного персонажа выставки, а ее уже бросило в дрожь. Виной этому была тишина, царившая вокруг. И еще запах. Он был странным и отталкивающим, кроме сырости, она явственно различила запах старой, полуистлевшей материи и еще один, больше всего напоминающий запах давно не мытых волос – сочетание, далекое от приятного. Миновав нечто, напоминающее холл, она попала в зал со сводчатыми потолками, где окна в принципе отсутствовали и свет лился непонятно откуда. Но что это был за свет! Анну передернуло от этого зеленоватого освещения, больше всего напоминающего мутную воду в аквариуме. Сама себе она напомнила в этот момент маленькую глупую рыбку, заплывшую явно не туда, куда следовало. Этот непонятный свет почему-то искажал очертания предметов, делая их похожими на призрачное видение болезненного ночного кошмара. Стены, казалось, меняли свои очертания каждую секунду. Теоретически Анна, конечно, понимала, что весь этот впечатляющий эффект не более чем игра света и тени, но спокойнее почему-то от этого не становилось. Она порадовалась, что не очутилась здесь прошлой ночью. Даже сознание того, что за этими стенами яркое весеннее утро, не могло избавить ее от внезапно нахлынувшего страха, а ночью она бы и вовсе богу душу отдала, как небезызвестный гоголевский Хома Брут.

Она собралась уже было повернуть назад, чтобы дождаться кого-нибудь из сотрудников, но в эту минуту заметила на фоне старинной кирпичной стены человеческую тень, которая покачивалась из стороны в сторону, как будто человек старался устроиться поудобнее, чтобы лучше рассмотреть ее. Анна приготовилась окликнуть его, но тут до нее дошло, что ноги тени не касаются пола, фигура как бы парила в воздухе, в полуметре от дощатого настила. Аня отшатнулась, налетела на что-то спиной, вскрикнула и обернулась, дрожа от страха. И закричала – cдавленно, но достаточно громко, чтобы привлечь внимание любого, кто находился бы в эту минуту в музее. Но никто ее не услышал, а она, пытаясь унять колотящееся сердце, таращилась на фигуру человека, стоящего, то есть висящего прямо напротив нее. То, что это была всего лишь восковая фигура, не намного улучшало дело. Ане до боли захотелось увидеть солнечный свет, увидеть живых людей, и она попыталась взять себя в руки. Она не позволит свести себя с ума скопищу каких-то чучел! В конце концов, этот музей всего лишь местная достопримечательность и мимо этого висельника за десятки лет проходили толпы любопытных туристов.

Анне стоило больших усилий заставить себя посмотреть на куклу более внимательно. Она сделала это не столько из любопытства, сколько для того, чтобы убедить себя в том, что ей совсем не страшно. Перед ней, слегка свесив голову набок, покачивался высокий, даже красивый мужчина лет тридцати с небольшим. Он был одет в свободную белую блузу и коричневые штаны по моде своего времени. Впрочем, судить о моде в данном случае было странно: насколько Аня могла понять, мужчина был, что называется, в исподнем, и определить его социальное положение было сложно. Анна попыталась угадать, кто был этот человек и за какую провинность его постигла страшная участь, но у нее ничего не вышло. Он не был похож на преступника, его лицо было исполнено достоинства и еще раскаяния. Мастер, создавший куклу, погрешил против истины: лицо повешенного не было искажено ужасной гримасой человека, закончившего жизнь в петле. Никаких синих языков, свисающих до подбородка, никаких выпученных глаз. Но от этой неточности фигура выглядела еще более зловещей, и Аня поспешила отойти от нее, даже не решившись прочесть надпись на аккуратной табличке, размещенной у ног этой фигуры.

Она неуверенно двинулась дальше по галерее, и шаги ее эхом отдавались от толстых каменных стен. Здесь, в темном, холодном склепе, эхо звучало с непривычной мертвенной тяжестью, заставляя ее ускорять шаг.

Анна проходила мимо различных персонажей, очевидно, связанных с той давней трагедией, произошедшей в этих местах. В разной одежде – простой и роскошной – эти куклы были выполнены настолько реалистично, что в полумраке Анне казалось, будто это живые люди, которые живут своей жизнью, недовольные праздным любопытством посетительницы. Они выступали в суде, занимались домашним хозяйством, разговаривали между собой… И Аня не могла отделаться от ощущения, что, как только она поворачивается к ним спиной, они начинают сверлить ее взглядами и перемигиваться. Когда тебе в спину пялятся стеклянные глаза, это, оказывается, так же противно, как взгляд живого человека, исполненный скрытой угрозы.

Она не могла больше этого выносить: наплевав на самоуважение, призналась себе, что отчаянно трусит, и с облегчением повернула к главному входу, решив дождаться там кого-нибудь из служителей музея, чтобы задать несколько вопросов. Одновременно с этим ей все больше не давала покоя мысль, что неизвестная женщина выбрала отвратительное место для встречи с профессором Хаскинсом. Какие цели она при этом преследовала, предстояло выяснить, и Анна чувствовала, что в этом кроется одна из разгадок.

От этой мысли ее отвлек очередной экспонат, и в первую секунду она даже замерла от неожиданности. Это не был муляж человека, но Анна неожиданно для себя не смогла удержаться от того, чтобы не приблизиться, – экспонат притягивал, будто внутри его был спрятан огромный магнит, сопротивляться этому притяжению она не могла, испытывая странное чувство – дьявольскую смесь ужаса и восхищения, и, сама не понимая как, подошла к нему почти вплотную.

Это был трон. Анна поняла это сразу, даже не глядя на табличку, такую же, как и у прочих экспонатов. Точно так же, как сразу решила, что трон не муляж, а подлинник, сделанный из черного, тускло поблескивающего камня и выглядевший угрожающе. Острые края подлокотников напоминали лезвия бритвы. Если на нем кто-то когда-то и сидел, то он здорово рисковал, опираясь на них руками. Несмотря на устрашающий внешний вид, Анна почему-то не испугалась, а испытала желание прикоснуться к каменному трону, что и сделала, прежде чем успела осознать, что прикасаться к экспонатам не следует.

Ее пальцы ощутили нечто совершенно невероятное, едва коснувшись отполированной поверхности. Ей показалось, что она прикасается к теплой человеческой коже, нежной и шелковистой. И она с ужасом подумала: «Это не камень, это что-то другое!»