Влада лежала прямо на покрывале громадной кровати, мятежно разбросав руки. Сон ее был глубок, но неспокоен. Она всхлипывала, встревоженно сводила брови. Щеки ее порозовели, над пунцовыми, обижено изогнутыми губами, как росинки на лепестке розы, застыли капельки пота. Дыхание было неслышным, но грудь взволнованно вздымалась. Он заглядывал в чащобу ее вздрагивающих ресниц и вдруг угадал, даже за сомкнутыми веками угадал, что глаза у нее васильковые. Обязательно должны быть васильковыми!

Мефистофельская улыбка сама по себе свернулась, сгинула, брови напряженно изогнулись. Жесткий, невозмутимый циник оцепенел. Непонятное волнение… нет, смятение охватило Фауста. Неизвестное этому тридцативосьмилетнему мужчине чувство. С ним произошло то, что раньше никогда не случалось в его, изобилующей женщинами, бурной жизни. Внутри все трепетало, всполошилось. Павел сердился на себя, усмирял эмоции. Но неподвластное ему волнение разрасталось, усугублялось. Словно большая и сильная птица, попавшая в силки. Ей не хватало пространства, она билась грудью, крыльями. Ее когти яростно вцепились в сплетение нервов и доставляли боль. Невыносимую, сладостную! Боль, которую хотелось продлить. Сердце металось в бешеных синкопах. Ноздри уже не успевали за скачкой необузданного сердца.

Новое чувство гомонило в лабиринтах его души, а он никак не мог ухватить его, чтобы обуздать. И к глубокой досаде своей понял, что обуздать это чувство, приструнить ему совсем не хочется.

«Стрела Амура пронзила его сердце». Как бы банально или шаблонно ни звучала эта фраза, так не вяжущаяся с личностью Павла, но иначе невозможно охарактеризовать его состояния.

Фауст испугался этого незнакомого всплеска чувств. До сих пор его пульс учащали только физические нагрузки. Отпрянув, он попытался успокоиться. Но не отпускала тревога. Не разжимались когти. Он отрывал себя от этого магнита, но его тянуло обратно, влекло неудержимой, необузданной тягой. Пришлось сделать усилие, чтобы отвести взгляд, чтобы сдвинуть вросшие и пол ступни.

«Птичка уже в клетке», — вспомнились недавние слова Дона. Не ту ли птичку имел в виду Дима, которая сейчас терзала и рвала сердце холодного и неприступного Фауста? Выкарабкавшись из охвативших его пут, Павел на цыпочках попятился и вышел, неслышно затворив дверь.

— Ну что решил? — деловито спросил Дон. — Я тут набросал кое-какой план… Паша, да ты не слушаешь… Э-эй, Павел! — он озабоченно поводил ладонью перед остановившимся взглядом шефа. — Что будем делать?

— Сколько она будет… во сне? — как-то косноязычно спросил Павел.

— Еще как минимум полчаса-час. Фауст, что с тобой? Все о’кей?

Фауст заторможенно уставился на Диму, затем — на столик.

— А это что? — сварливо спросил у Макса.

— Это вещички. Из ее сумочки, — Макс, не уловивший настроения шефа, небрежно махнул рукой.

— А почему «вещички из сумочки» лежат не в сумочке? — Павел старался сдержать свой гнев, но это ему не удавалось. Его сердце, не подчиняясь волевым импульсам, продолжало свои беспокойные скачки. Как птичка о стекло. Теперь Макс услышал опасные нотки. Он подобрался и растерянно пробормотал:

— Это я на всякий… на всякий случай проверил.

— На всякий случай, говоришь? А какой это должен быть случай?

— Ну чтобы… жучков не было.

— Каких жучков? Колорадских?! Навозных?!

— Да нет, Павел Георгиевич! Я… чтобы не было подслушивающих… чтобы не было датчиков. Пеленговых! — радостно вспомнил крепыш.

— Чего ты завелся? — встрял Дима. — Правильно Максим сделал: надо было прошмонать ее вещи… И потом, мы же ничего не забрали. Все оставили в неприкосновенности. А вообще, какое это имеет значение? Хозяину важно, чтобы ее вернули в целости и сохранности. — Дон сладостно потянулся: — А вещички…

— Так! Эти вещи уложить в сумочку, а ее… Владу, пока не проснулась, отвези в парк, усади на скамейку и вызови «скорую»… Все, не возникай! — Фауст требовательно уставил палец в грудь пытавшегося возмутиться Дона. — Делай, как я сказал.

Как завороженный, Дон направился в спальню, затем, одумавшись, развернулся, словно солдат на плацу, и вышел. Выполнять совершенно непонятный приказ хозяина.

— А ты, Макс, аккуратно уложи вещи обратно в сумочку. Все, как было… Это что? Ее телефон?.. Дай-ка сюда.

Вытащив свой мобильник, он набрал на телефоне Влады свой номер. На его табло высветился номер телефона Бравиной.

Утром он сидел в телефонной компании, обслуживающей Бравину. Закрывшись в комнатушке технаря, он «укатывал» не по годам серьезного, нахохлившегося паренька:

— Ты пойми, приятель, это совершенно безобидная вещь. Ты мне делаешь телефончик с таким же номером. Нечто вроде отводной трубки.

— Никак нельзя! — солидно отшатывался технарь, поправляя безупречно повязанный узел галстука. — Абсолютно невозможно! У нашей фирмы репутация. И мы не имеем…

— Да брось ты, приятель! — рассмеялся Фауст, глядя без выражения на техника. — Репутация не пострадает. Я тебе скажу честно: это моя сестра. Сестренка. И мне нужно знать, какой образ жизни она ведет.

— Не могу. Это — вторжение в личную жизнь! Ваша сестренка имеет право на личностные тайны.

— Какие тайны?! — снова холодноглазо смеялся Фауст. — Вот если бы я у тебя попросил поставить на прослушку телефон какой-нибудь фирмы, — тут да! Это экономический шпионаж. А здесь!.. Какие могут быть у молодой девчонки тайны от брата? Вот у тебя, например, есть сестренка?

— Ну есть, — насупился и насторожился паренек.

— А тебе не интересно, с кем она общается, в какой компании тусуется? А?

— Интересно. Но она мне все сама рассказывает.

— Уморил! — негромко расхохотался Павел, утирая несуществующую слезу из бесчувственных глаз. — Она тебе расскажет… В общем так, парень: вот аппарат, устрой ему вот этот номер. Микрофон убери. Оставь только слуховой динамик.

— Да не имею я права, — уже молил взятый измором техник. — Там СИМ-карта установлена. Она как ключик: только к этому аппарату подходит.

— А у меня есть универсальный ключик. Ко всем аппаратам. Называется СИМ-СИМ-карта. Помнишь — «Сим-сим, откройся!». Вот этот ключик. — Фауст эффектно вытащил скрученные в трубочку банкноты. Паренек недовольно засопел и спрятал деньги в карман.

А назавтра Павел уже посадил на этот телефон специально нанятого технаря. С этого часа все телефонные разговоры Влады записывались.

* * *

Влада открыла глаза и осторожно повернула голову: казенные стены, неузнанные, но чем-то знакомые запахи… Сознание возвращалось к ней постепенно, словно выползая своими объемами из тумана. «Белая стена… Лежу на постели, но в одежде… Запах… Что он напоминает? Ах да, аптеку… Или нет, кабинет врача… Боже! Врача! Даня!!! Даня ведь в больнице! Ему нужна кровь! Надо сдать кровь!..» Она быстро встала, покачнулась — голова была тяжелой и непослушной. Но Влада уже не считалась с неудобствами. Толкнув дверь, оказалась в каком-то коридоре — длинном и тихом. Ей навстречу уже спешила девушка-медсестра и какой-то мужчина с бородкой в белом халате.