Алексей замер в недоумении: если так свято это имя в семье Дмитрия, что же они даже даты перепутали?!

— Гамидулла-хозрат для нас святой щиловек. Мы его…

— Разве его не Хаджи звали?

— Хаджи — это знащит «святой». А звали его — Гамидулла. Гамидулла Нафисов. Он в самом деле — святая был. Все знал. Он такая умныя был. Говорил, здесь святая земля… Вот эта земля, — Фарид благоговейно потыкал пальцем в сторону пола. — Здесь, говорил, под нами море золота. Толька, говорил, золота эта щерная. Мы не понимали, а потом, когда Гамидулла-хаджа умер — Аллах Бисмолла! — ущенные геологи сюда приходили. Нефть искали… Только они не умный ущенные были. Гамидулла-хаджа щерез землю видел, а они — буровали, сверлили, нефть фонтан пускала, а они говорят — нету!

Алексей нахмурился: может, в этом причина ажиотажа вокруг участка? Но отбросил предположение: невнушительно выглядел этот Фарид. И неправдоподобным казался рассказ. Однако версия поселилась.

* * *

Не дождавшись звонка, Дима сам пришел к Бравину. Элегантный, непринужденный с черным кейсом в руке, он вошел в кабинет.

— Если гора игнорирует Магомета, Магомет сам идет к горе.

— Видимо, этот Магомет заядлый альпинист.

Рассмеявшись шутке, мужчины обменялись рукопожатиями.

— Что предложить: кофе, чай?

— О, это обнадеживающее начало! Надо ли понимать, что вы согласны?

— А разве я что-нибудь о деле говорил?

— Ну… такое расположение. Ваша приветливость…

— Приветливость — это незыблемая черта моего характера, — улыбнулся Лекс. — Как цвет глаз. Она неизменна для всех.

— Вот как, — помрачнел Дима. — А я решил, что наше… мое предложение вас заинтересовало. Вот, даже принес… — раскрыв кейс, он повернул его нутром к Алексею. Пачки денег, уложенные с каким-то бахвальством, должны были, по мнению Димы, стать очень убедительным фактором.

Этот старый прием — шуршание наличными — позабавил Алексея. Однако настроение не отразилось на лице. Игнорируя банковский натюрморт на столе, он с иезуитской вежливостью переспросил:

— Так, чай или кофе?

— Послушайте, Алексей Юрьевич. — Голос Дмитрия срывался от сдерживаемого негодования. — Я пришел не в кофейню. Не думаю, что ваш график позволяет вам так тратить… так время расходовать. Вы даже не спрашиваете, сколько в этом кейсе!

— А почему меня должны интересовать чужие деньги?

— Правильно: чужие! Именно так. Но вас они должны заинтересовать, потому что могут стать вашими.

— Именно эти — моими стать не могут.

— Вы считаете недостаточно… этой суммы? Здесь, как договорились…

— По-моему, мы ни о чем пока не договорились.

— Да что вам еще нужно?! Я вам предлагаю сумму в пять раз, — в пять! — превышающую реальную цену!

— Дмитрий… Дмитриевич… я правильно назвал отчество?.. Так вот, Дмитрий Дмитриевич: реальную цену может иметь кило яблок или там меховая шапка. А что касается обсуждаемого нами предмета — нет ему конкретной цены.

Это был момент истины. Сейчас, когда своими приемчиками Алексей довел оппонента до неуравновешенности, — можно было «подсекать»:

— Участок этот реальной цены не имеет. Ведь в его недрах может оказаться клад: золото, платина, нефть… — Он даже чуть нагнулся, чтобы не пропустить реакции визитера. И успел. Поймал. Взгляд лисицы, загнанной гончими в угол. Как у блудницы, шныряющей в портмоне клиента. Как у Дмитрия Дмитриевича Донского, знающего, что в той земле есть нефть. Много нефти!

— Так как насчет чая? — хотел спросить иронично, а вышло нервно.

Не ответил Дмитрий. Только сверкнув злыми глазами, защелкнул замок кейса и, не прощаясь, вышел.

А Лекс испытывал ликование: это подтверждение. Сто процентов!

В этом настроениии застал его Рудик, ввалившийся в кабинет.

— Этот вертушок не от тебя вышел?

— Какой вертушок? — напрягся Бравин. Вовсе ему не хотелось, чтобы Дикий хоть краем уха услышал об этом деле. — Кого ты имеешь в виду?

— Да Димку Дона. Только что в подъезде с ним столкнулся.

— Никого у меня не было… Вот уже час, как я один, — смело врал Лекс, зная, что секретарша Ира никогда и ни с кем не говорит о делах шефа. — А кто это Димка Дон? Я его знаю?

— Да ладно, проехали. Неинтересная это тема. Я вот о чем…

* * *

— Значит, узнал он! — Павел досадливо сжал кулак. — А все потому, что ты неправильно партию свою повел. Со стариком расслабился, утерял настороженность. Решил, что и второй — тоже нос рукавом утирает. А он, видишь…? И результат печальный. Ладно, придется к нему с другой стороны заходить. Выясни мне все о нем, Дон. Всю его подноготную: что, где, когда, с кем, как и почему. Только не оплошай, Дон! Нельзя сплоховать: такой куш на кону! Я еще сомневался, а раз он так уперся, значит, есть залежи, не ошибся в своих прогнозах Платунов. Давай, Дон, выясняй. Только тонко, деликатно.

— Ну, Павел, ты же меня знаешь!

— Знаю, знаю, — проворчал Павел. — Потому и предупреждаю.

* * *

— Ты где была? — насупленно спросил Алексей, когда Влада наконец ответила на звонок. — Я столько звонил. Почему телефон отключила?

— Так получилось…

Алексей напрягся: не любил он недосказанностей.

— Получилось? — он мандражно рассмеялся. А Владе этот смех нравился. Потому что означал он, что Лекс ревнует. — Что значит «получилось»?

— Да ерунда… Ты приедешь на обед? Приедешь — расскажу.

— Ладно… Целую. — Обычно «целую» являлось точкой, после которой Лекс всегда отключался. Но сейчас — замер в ожидании.

— И я тебя тоже, — улыбнувшись, заполнила паузу Влада.

…Лекс аппетитно расправлялся с отбивной. Устроившись напротив, Влада по-птичьи наклонила голову. Ее глаза завороженно следовали за движениями рук мужа. Боже, как любила она его руки! Вообще руки Лекса были очень выразительны. Они бывали сильными, заботливыми. Но и жестокими. Влада понимала «язык» его рук. И по рукам нередко угадывала настрой. Сегодня, например, лицо — отрешенное, словно только едой озабоченно. А руки-то «шептали» о жгучем, нетерпеливом интересе: где это Влада сегодня пропадала? Где была?

Она лукаво затягивала паузу, продлевая его терзания.

Завершив трапезу, Алексей резиново улыбнулся:

— Спасибо. Все, как всегда, очень вкусно… Кстати, когда ты успела? Тебя же все утро не было!

— Я была дома, — Влада загадочно улыбнулась. — Просто у меня были гости. Подруга юности. С сестрой.

Лекс облегченно выдохнул, а поймав себя на этом, смутился:

— Вот как? А зачем надо было это делать?