Запах свежего гудрона плывет в воздухе. Шанон-ле-Бан уже близко, в трех километрах. Гулетта ускоряет шаг. Ее холщовые туфли оставляют легкие следы на полосе светлого песка по кромке дороги.

Она идет по тропинке, которая вьется между низких дюн, усеянных утесником. Часто останавливается перед каким-нибудь кустом и осматривает ветки, прежде чем снова неспешным шагом двинуться по направлению к морю.

Перед зарослями бирючины Гулетта, кажется, находит то, что ищет. Она срывает спиральный стебель переступня и отделяет одну за другой алые ягоды, напоминающие красную смородину. Когда ее левая рука наполняется, она подносит ее ко рту. Смертельные зерна издают терпкий, слегка пряный запах. Она далеко отшвыривает обобранный стебель и продолжает путь к морю.

С одной стороны пустынного пляжа виднеется мол Сан-Франсуа-ле-Моля, а с другой — светлые изысканные дома Шанон-ле-Бана. Гулетта сняла только туфли, чтобы войти в море. Холодный порыв ветра унес соломенную шляпу, высвободив черный пучок ее волос. Она оставляет шляпу летать над песками и идет прямо вперед, устремив взгляд к горизонту мира.

В конце августа посетителей стало заметно меньше, и у обслуживающего персонала появилось много свободного времени. В столовой «Саратова» они устроили нечто вроде маленького клуба, куда приходят, чтобы поиграть в карты или в шахматы. Несколько столов, стулья, прохладительные напитки. Пиу, остающаяся дежурить в будке, дает им знать, когда автобус или машина приближается к причалу. Тогда все они бегом возвращаются на свои места.

В тот день непрерывно шел дождь, и посетителей не было. С утра Тон выиграл почти все партии в покер.

— Удача рогоносца! — пыхтит Пеле.

Тон едва не швырнул ему в лицо свой фулл-хаус из валетов и девяток. Если Гулетта и ушла, то вовсе не для того, чтобы наставить ему рога. Она ждала проклятый чек, который таки не пришел, упала духом, и ей захотелось немного побыть одной. Это нормально. Она, конечно, в гостях у своей сестры, которая живет в Испании. К тому же если бы она в самом деле хотела его бросить, то оставила бы ему хоть какую-нибудь записку. Теперь Тон пьет, чтобы поверить в возвращение Хлои. Однажды вечером, придя в подвал, он застанет ее как обычно лежащей под одеялами. Она будет смеяться, чтобы заслужить его прощение. Или, может быть, она чужестранкой появится на террасе летнего кафе и закажет мороженое, и он ее не сразу узнает.

За другим столиком Макс только что потерял своих коней, да и его последняя ладья тоже была готова сыграть в ящик. Он неуверенно ходит пешкой.

— Думай, что делаешь! — говорит Буффало, продвигая вперед ферзя. Но мысли Макса витают в нескольких сотнях метров отсюда, на высоте заблокированного на шестом этаже лифта. Ночью, когда заканчивается время официальных обысков, он вызволяет оттуда Ким и уводит ее в свою комнату. Они молча глядят друг на друга, он готовит ей постель и заправляет одеяло. Утром, пока еще темно, ему приходится ее будить, чтобы отвести во временное убежище. Она бледна, как воск свечей, освещающих ее пещеру. Он спрашивает себя, как ей удается сохранять присутствие духа, когда она покидает одну тюрьму только для того, чтобы тут же попасть в другую. На рассвете, едва он оказывается один, Макс проскальзывает под простыни, в которых она спала, и погружается в запахи, оставленные ее телом. Именно тогда он желает ее больше всего, но это тайна, которую он хранит глубоко внутри.

— Хочешь отыграться? — спрашивает Буффало, только что свергший с престола вражеского короля.

Макс отрицательно качает головой. С тех пор как он лишился дара речи, окружающие привыкли к его знакам и клочкам бумаги. Каждый день сотни слов покидают его память, исчезая вместе со своим скарбом в лавине массового исхода. Он больше не открывает газет, отводит взгляд от обложек книг. Слова, которые он слышит, и те, которые нацарапывает блеклыми чернилами, жгут его, как заросли крапивы. Он мечтает о мире без слов, где торжествовала бы власть взглядов и жестов.

Из открытого люка неожиданно раздается голос Пиу:

— На подходе шикарная машина. Поторопитесь, это высший свет!

Они бросаются врассыпную, карабкаются на штурм люков. Тон натягивает свою белую куртку, а Жиль снова погружается в жирный сладковатый запах оладий в тот самый момент, когда открываются дверцы черного лимузина.

Одетые в шелка, в дорогих украшениях, две женщины и мужчина направляются к сходням, болтая без умолку. Женские голоса перекрывают голос мужчины с посеребренными висками.

— Это очень уродливо, похоже на огромный черный стручок фасоли.

— Но по большому счету он не так уж и велик.

Пиу протягивает им гирлянду билетов. Они смеются, забираясь в люки. Красавец старик свешивается с перил и жестикулирует, как обезьяна, пока одна из женщин смотрит в перископ.

— Стены, крыши, окна… ничего интересного.

В зале с экспозицией мужчина надевает фуражку командира «U-Boot»[11]и принимает свирепый вид. Когда Сиум вежливо просит его не трогать экспонаты, он с презрением отшвыривает фуражку.

— Я нахожу эту выставку неприличной, — говорит он. — Вы смешали в одну кучу советскую, американскую и нацистскую формы.

Пройдя чуть дальше, женщина приостанавливается у фотографии торпеды.

— Все эти утонувшие бедняги, мирное население, — это ужасно!

Они даже не заканчивают экскурсии и возвращаются на сходни, единодушно заключив: подводные лодки — морское отребье, и они должны исчезнуть с поверхности земного шара.

* * *

— Временно я работаю в сфере туризма, — говорит Пиу, — но моя настоящая профессия — манекенщица.

Человек использовал старый трюк с анкетированием, чтобы попасть в квартиры на улице Салин. Его румяное, как у куклы, лицо, блестящие волосы и галстук в горошек под тройным подбородком внушают доверие. В агентстве его прозвали Скопа — за крючковатый нос и упорство в преследовании добычи в мутной воде.

Он задает ряд вопросов, нарочито несвязных и как будто безобидных, но сам при этом шарит повсюду глазами.

— Манекенщица… — повторяет он, записывая ответ в анкету.

— Да, подождите минутку, я покажу вам…

Она исчезает на несколько секунд и приносит ему портфолио. Опасаясь, как бы его не выставили за дверь, он не отваживается сказать, что не находит в ней никакого сходства с той жертвой голодовки, которая демонстрирует свои кости на фотографиях.

Пока он листает альбом, она исчезает еще раз. Проходит несколько долгих минут, прежде чем она возвращается, одетая в короткое платье из сиреневой тафты, украшенное серебряным шитьем.

— Это платье, которое вы видите на пятой странице.

Ее округлые формы выпирают из кукольной одежды. Она принимает эффектные позы, вертится и гарцует вокруг мужчины, который замирает от удивления с авторучкой в руках.