хватало. Перед глазами шумным наваждением в бешеном круговороте пронёсся концерт, ароматным маревом проплыл номер в отеле Георг V, жуткой стеной встала опера Гарнье, от одного вида здания которой девушку теперь до конца жизни будет пробирать холодная дрожь. Вот Роллс-ройс с рёвом клаксона появился, словно скала перед тонущим моряком, ухватившимся за края трещащего плота. Вежливые, но цепкие и сильные руки, тёплы янтарные глаза и задушевный разговор в просторном салоне. Дорога до аэропорта, небольшой частный самолёт и только два слова, произнесённые мраморной девой в не по сезону длинном пальто: «Седьмая жена».

У Мины создавалось впечатление, что ей вкололи какое-то успокоительное или наркотик. Она не могла быть так спокойна после всего пережитого в столь долгую безумную ночь и солнечное, но чёрное как бездна утро. Девушка хотела вновь увидеть Виктора, увидеть, что с ним сделали. И спасти. Хоть она и не представляла, куда её привезут, как и не знала, правда ли что ещё можно вернуть парня, которого она знала десять лет назад. Волна усталости и переживаний снова накатила на Мину, и она бессильно упала в кресло.

***

Сразу после произошедшего в шахте девушка боялась появиться в родном городе, она не знала, как смотреть в глаза родителям Виктора и что рассказать им о его смерти. Только утром Мина решилась выйти из заброшенного дома, куда её привёл тоннель из катакомб, и по мокрому песку выйти к дороге, надеясь поймать попутку до Лапласа. Она была вся мокрой и дрожащей, от холода и голода, но в куда большей степени от всего пережитого. Не успела девушка сделать и нескольких шагов вдоль трассы, как рядом остановилась патрульная машина. Оказывается, её мать уже вечером, хотя дочь порой задерживалась и куда дольше, подняла на уши всю полицию побережья. Возможно, материнское чутьё подсказало, что произошло что-то кошмарное, однако родители Виктора ни о чём не беспокоились, спохватившись лишь после утреннего звонка матери Мины, бывшей на грани истерики. Семья парня была к нему вообще равнодушна, недовольные своей жизнью, уверенные, что достойны куда большего, а теперь застряли в этой провинции, его родители постоянно ссорились, не разговаривали днями, стабильно раз в месяц подавали документы на развод, а потом по одной им известной причине мирились и продолжали мучить друг друга дальше. До сына, его стремлений, его судьбы, самого его существования им не было никакого дела, они навсегда застряли на руинах тщеславных мечтаний своей молодости.

Рассказ о трагедии в шахте, о которой никто никогда не слышал, потряс тихое побережье, словно чума поразив все маленькие сонные городки в округе. Короткий репортаж с пытающейся отделаться от назойливого репортёра Миной проскочил в одном из выпусков центральных новостей. Организовали поисковые работы в шахте, котораяреально существовала, однако все нижние уровни оказались завалены породой, а согласно всё-таки поднятым архивам, сотню лет назад в ней добывали уголь. Тоннель же, по которому девушка выбралась на поверхность, так и не был найден. Что испытали родители Виктора, узнав о смерти своего сына, сказать трудно, на людях они практически никак не выразили своих эмоций. Провели поспешные похороны, на которых кроме них и священника была только Мина и её родители, и, едва успев закопать пустой гроб, наконец, развелись, уехав каждый в свою сторону.

Девушка не могла больше находиться в городе, и, поддавшись уговорам матери, продолжила образование, уехав в ближайший мегаполис. Мина надеялась, что учёба отвлечёт её, поможет вновь найти себя, ибо на альпинистское снаряжение она больше не могла смотреть без содрогания. Девушка пошла по стопам отца, став инженером гражданского строительства, пыталась завести хоть какой роман, но всё было бесполезно — она вновь и вновь вспоминала Виктора, перед глазами вставали мраморные уроды, в ушах звучали угрозы. Отчаявшись, в безумном порыве сложить, наконец, свою неспокойную голову, девушка вернулась к альпинизму, занявшись теперь им с несвойственным ранее фанатизмом, пренебрегая безопасностью и чувством самосохранения. Но господь уготовил для Мины другую судьбу, её жизнь несколько раз была на волоске, но девушке всегда удавалось мастерски справиться с возникавшими на высоте проблемами. Тогда её и заметили, и предложили первую работу на стезе промышленного альпинизма.

Спустя годы, Мина считала себя повзрослевшей, о Барензии старалась не вспоминать, считая, что всего этого не было, что Виктора никогда не существовало, а мраморная дева, ламмасу и сфинкс ей приснились в кошмаре душной летней ночью. Разъезжая по миру, выполняя заказы самых разных компаний, ставя новые рекорды бесстрашия, взбираясь без страховки на скалы и небоскрёбы, девушка только иногда смутно вспоминала о чём-то неприятном. Когда звонила мать и спрашивала, когда же уже её любимая дочурка выйдет замуж.

***

Далёкие события оказались совсем рядом, словно трагедия разыгралась только вчера, и начали безумно развиваться дальше. Девушка сидела в кресле и в сотый раз обводила салон самолёта взглядом. В очередной раз посмотрев на сок и сыры, она осознала, как голодна и взяла тарелку в руки. Еда придала немного сил, и мысли вернулись с меланхоличного копания в воспоминаниях безрадостной юности к непонятному и неизвестному настоящему. Весь кошмар был наяву, мраморные создания существуют на самом деле и продолжают следовать своей цели, с лёгкого мраморного копыта ламмасу названной «злом». И теперь они не одни, им помогают люди, и одним из таких людей стала Юлия Девил.

Под тарелкой с сырами оказался свежий выпуск парижской газеты, на первой полосе красовалась фотография дивы на фоне оперы Гарнье, а громкий заголовок возвещал о неординарном и умопомрачительном шоу. Мина рассеянно взяла в руки бульварные листки и принялась листать страницы, стараясь отделаться от навязчивых мыслей. Но это не удалось — почти все полосы были заняты описанием концерта в опере, после которого шла саркастическая и красочная биография Юлии, для тех, кто мог её ещё не знать.

Начинала она как человек оркестр, пробуя себя в живописи, скульптуре, кинематографе, музыке, писательстве. Но везде её неординарный талант вызывал отторжение, все произведения Юлии были словно тенью тьмы, мрачными и непонятными для публики. Однако в музыке она задержалась, будучи и автором текстов песен, и композитором и исполняя свои же творения. Стихи уже тогда были малопонятными, составленными из нескольких языков, навевавших странное состояние, свойственное душе безумца-неудачника, радующейся, что спустя годы мучений удалось свести счёты с жизнью, что самоубийство удалось. На фоне красочного калейдоскопа существ малопонятной половой принадлежности на сцене в крикливых костюмах, представлявших собой смесь минимализма и вульгарного барокко, у девушки, сошедшей с готической картины с мрачными туманными текстами,