Как можно жить с таким хаосом внутри? — спрашивал себя Констанс. — Как можно удержаться, постоянно шагая, по краю безумия? Как? Он снова взглянул на небо. Звезды были так близко, что, казалось, можно вытащить их из подола ночи. Луна, наполовину спрятанная за синей тканью небес, подмигивала Констансу: мол, расслабься, все будет хорошо. Вдруг уши Констанса уловили шорох, раздавшийся позади него. Он обернулся.

Перед ним стояла Гермия. Ее лицо было освещено таинственной улыбкой, палевую тунику легкий ветерок относил назад, и Констансу показалось, что за спиной у Гермии мелькают крылья. Ох… «Миринго» дает о себе знать. Мир ассоциаций, конечно, богат, но не до такой же степени, чтобы Гермия из Горгоны Медузы превратилась в ангела?

— Почему ты ушел? — поинтересовалась она сладким голосом. — Я тебя обидела?

— Ну что ты, — смущенно пробормотал Констанс. Этот ее голосок действовал на него, как музыка гипнотизера на змею. — Ничего подобного. Просто… Просто неважно себя почувствовал.

— А-а, — понимающе кивнула Гермия и, качнувшись, протянула Констансу злополучный кувшин с драконьей пастью. — Попробуй, это поможет…

Констанс взял сосуд и взглянул в рубиновые огни драконьих глаз. На секунду ему показалось, что глаза мифического животного действительно светятся. И правда, наваждение… Он поднес сосуд ко рту и сделал несколько глотков.

— Панацея от всех бед, — улыбнулся он Гермии. — Ты утащила его с праздника?

— Ага. Благодаря ему я чувствую себя великолепно.

Чтобы подтвердить свои слова, Гермия начала кружиться среди деревьев.

— Мне хорошо! Мне сказочно хорошо! — кричала она не то Констансу, не то деревьям, молчаливо следящим за ее танцем. — Мне так хорошо! Хочешь, поиграем в прятки? — Она наконец прекратила кружиться, остановилась перед Констансом и кинула на него взгляд, полный лукавства.

— Почему бы и нет? — бодро отозвался Констанс, а, точнее, уже не Констанс, а тот, чей дух откликнулся на зов миринго. — Только не уходи далеко, а то я тебя не найду.

— Постараюсь, Конни, — улыбнулась Гермия и повелительным жестом указала на ствол дерева. — Становись и считай до… до… двадцати. А потом будешь меня искать.

Констанс зажмурил глаза и начал считать. Сбился, рассмеялся, услышал раздавшийся в ответ серебристый смех Гермии где-то неподалеку, и начал снова. А потом вновь сбился и опять начал счет. Сколько это продолжалось, Констанс не смог вспомнить даже на следующий день. И только когда разум, разбившийся на осколки, подсказал ему, что «двадцать» давно уже было, а сейчас уже «шестьдесят» или «семьдесят», Констанс оторвался от дерева, в которое за это время успел врасти, и отправился на поиски Гермии.

Поиски длились недолго. Пока Констанс шарил руками в разлапистом кусте, росшем под пальмой, на него, со звонким колокольчиковым смехом, прыгнула невесть откуда взявшаяся Гермия. Легкая девушка с силой, о которой Констанс и не подозревал, повалила его в траву. Они катались по земле и смеялись, как озорные дети. Парочка первобытных людей, впервые постигшая смысл и радость игры…

А потом их губы встретились снова, второй раз за этот сказочный вечер. Дыхания смешались, и Констансу показалось, что от Гермии пахнет сладкими лесными ягодами. Руки переплелись, и была заново открыта радость прикосновений. И все было впервые — так, как будто раньше с ними ничего не происходило: и музыка ночного ветерка, и душная прелесть объятий, и тягучий вкус поцелуев, и отрывистый, страстный шепот деревьев. И ласковые имена… Наслаждение, нежность, почти первобытная гармония с природой — все это накрыло их волной, противостоять которой было невозможно. Гермия растворялась в Констансе, а Констанс — в Гермии. Они переливали друг в друга свои души, свое тепло с щедростью людей, которым до сих пор некому было делать подарки… И не было силы, которая могла бы заставить их остановиться. Потому что любая сила сгорела бы в огненной стене любви и желания, которая укрыла их от мира…

Оторвав голову от жесткого плеча Констанса, Гермия оторопело огляделась вокруг. Спокойно, спокойно… Только не начинай паниковать, подсказывал ей внутренний голос. Где же ты был вчера?! — возмущенно поинтересовалась у голоса Гермия. — Уж точно не со мной. Иначе я не натворила бы тех глупостей, о которых сейчас и вспоминать-то страшно… Вчера ты и не думала меня слушать, прошипел голос. Делала все, что взбредет в голову. Пила этот, как его, миринго. А миринго и я попросту несовместимы. Так что, дорогуша, вини во всем себя…

Глаза Констанса были плотно закрыты. Он все еще спал. Гермия с нежностью, которую тщетно пыталась подавить, смотрела на него, спящего. И все-таки он такой красивый… Конечно, не эталон красоты, но для нее… Для нее Конни — самый красивый мужчина на свете…

Что за дурацкие мысли, тотчас же шикнул внутренний голос. Вместо того чтобы встать и бежать прочь от этого места, ты любуешься человеком, с которым вчера изменила своему жениху. А Поит, между прочим, сейчас неизвестно где и с кем…

О-о! Только сейчас она поняла, как болит голова… Чудовищный напиток продолжал добивать ее. Слайды ее вчерашних «подвигов» крутились в голове, и Гермия очень жалела, что первые лучи солнца не стерли ее память. Она и Констанс. Констанс и она… В бешеном танце, в поцелуе «на брудершафт», в ядовитых каплях миринго, в траве, освещенной бледными лучами луны… Помнится, кто-то говорил ей о том, что человеческий организм с похмелья близок к смерти. Пожалуй, так оно и есть. О том, что она жива, ей напоминают лишь головная боль да измятые клочки воспоминаний…

Конни, Конни, ну как же ты мог допустить такое? Ты же знал, что я проснусь и сойду с ума от боли и угрызений совести… Гермия вспомнила огонь миринго в его бокале и рубиновый свет драконьих глаз в лесу. Значит, он тоже пил миринго… Что ж, тогда нечего удивляться тому, что они оба сошли с ума. Остается, правда, надежда, что Конни ничего не вспомнит о том, что случилось под пальмовым деревом. Но это такая тонкая и слабая ниточка…

Гермия выпросталась из объятий Констанса и принялась очищать тунику, усыпанную травинками и иголками неизвестного происхождения. Внутри пульсировал и извивался безотчетный страх. Страх, что ей не хватит сил признаться в содеянном Пойту — если, конечно, она его найдет. Страх первого взгляда Конни, первых слов, которые они должны будут сказать друг другу… И, самое важное, страх снова потерять его…

Занятая своими страхами и перепачканной туникой, она не заметила, как проснулся Конни. Следя за ее торопливыми, нервными движениями, он догадался: ее напугало то, что произошло между ними вчера. Ведь у нее есть жених, красивый, между прочим, жених, у нее есть жизнь, размеренная и спокойная. Точнее, была, пока она снова не встретила его… Получается, он кругом виноват. Получается, он коварный соблазнитель и источник всех бед… Наверное, так и есть. Только лучше услышать это от Гермии. Пусть будет еще больнее. Клин вышибают клином, а боль — еще большей болью…

— Ты меня ненавидишь, Герми? — пытаясь казаться спокойным, спросил он.