Гроза приближалась, за окном то вспыхивало, то вновь все погружалось в темноту. Чем дольше он смотрел на диван, тем явственнее представлял себя фотографом, который занят одним и тем же — фиксирует на пленку каждое мгновение в отсутствие своей жены, и с каждой минутой ему все труднее было переносить вид этого пустого дивана. Профессор попятился назад, нащупывая выключатель. Наконец загорелась над головой лампочка, и это его несколько успокоило. Он поискал глазами блокнот, в котором вчера прочитал извещение о своей смерти. Но его нигде не было. Рядом с пишущей машинкой вообще ничего не лежало, как будто здесь намеренно все убрали.

Внутреннее чутье подсказывало профессору Монтагу, что с сыном Винцентом не стоит вести себя доверительно, по крайней мере до сего дня для этого не было оснований. Его круглое немного заспанное лицо, глубоко посаженные глаза, бесчувственная рука, которую он протягивал дня приветствия подчеркнуто сдержанно, можно даже сказать, настороженно, — ко всему этому профессор никак не мог привыкнуть. Еще одна деталь, не дававшая ему покоя, — усы его тридцативосьмилетнего отпрыска. Ведь надо ж было такое придумать — отрастить усы!

Винцент работал консультантом по налогам и был, по мнению отца, одним из типичных, вялых и нерадивых, людей своего поколения. Профессора нисколько не интересовало, сидит ли сын в собственном бюро или служит чиновником в какой-нибудь организации. Потребность видеть Винцента возникала у него только на досуге, да и то чтобы обсудить детали предстоящего путешествия. Сначала они должны были добраться на машине до Мюнхена, там переночевать, а дальше через Альпы до Бриксена. А почему, собственно, не сразу до Вероны?

— Верона, — пояснил профессор Монтаг, — наша первая цель, где нужно будет достать карты тех мест. Стало быть, зачем пороть горячку. В Бриксене есть монастырь и популярный ресторан «У слона». Там заодно и перекусим.

На том и порешили. Договорились двинуться в путь ровно через две недели, желательно с утра пораньше, чтобы не попасть в самую полуденную жару.

Профессор Монтаг поинтересовался, не желает ли сын пройтись вместе по саду?

Они вышли через террасу, спустившись по маленькой лестнице. Смеркалось. Профессор Монтаг по-хозяйски принялся расчищать сад от сгнивших веток, кирпича, ржавого железа, хотя никакой надобности в этом не было. Он пристально вглядывался и шарил в траве, которая была ему по лодыжку. Наконец он положил руку на плечо Винцента, при этом так поглядел на него, будто собирался доверить ему нечто очень важное, но было заметно, что признание дается ему с трудом. В этот момент им обоим послышались шаги, но разглядеть что-либо в сумерках было трудно, и они повернули в сторону дома, полагая, что кто-то пришел. Но свет в доме так и не зажегся, и они поднялись на террасу. Профессор Монтаг ощущал легкое жжение в желудке. Он вспомнил, что забыл поесть. И опять положил Винценту руку на плечо, как бы продолжая задушевную беседу.

— Когда человек умирает, — начал он нерешительно, — ему нужен некто, кому он смог бы доверить свои сокровенные тайны, не так ли?

Он кивнул Винценту, словно не сомневаясь, что тому все ясно и дальнейших слов не потребуется. После этого снял руку с плеча сына и стремительным шагом вошел в дом.

Винцент последовал за отцом, правда, так и не поняв, что, собственно, тот хотел ему сказать, да и не очень-то этим интересовался. Он лишь наморщил лоб, как бы стремясь отделаться от раздражающей его мелочи.

На кухне профессор Монтаг сделал себе бутерброд и стал вяло его жевать. В открытом окне с натянутой сеткой от мух что-то странно зашумело, будто заработал маленький вентилятор. Отец и сын одновременно посмотрели на тонко сплетенную сетку и увидели мотылька, который явно запутался там и отчаянно хлопал крылышками. Профессор Монтаг попытался его освободить.

— Н-да, — произнес Винцент, которому надоело это молчание. — Так я пойду. С поездкой все решили. Привет от меня Ирэне.

Через минуту он шагал прочь по гравийной дорожке.

На следующий день профессор Монтаг проснулся очень рано с мыслью, в котором часу пришла его жена и спит ли она до их пор. На другой день он поехал на своей машине в университет. Машин на стоянке почти не было, вахтер удивленно кивнул. Во дворе прямо по газону шли уборщицы с ведрами и метлами в руках. Все это создавало атмосферу суетливости, чуждую его натуре, и профессор, почувствовав тут себя лишним, остался в машине, медленно покрутил ручку стеклоподъемника и приоткрыл окно. Ему пришла в голову идея отменить семинар.

На столе вахтера он набросал записку, в которой извинялся за свое отсутствие, и хотя понимал, насколько расплывчатыми и неубедительными выглядят его объяснения, тем не менее возвращался к машине с чувством облегчения. Ему захотелось движения. Он ехал по узким, заставленным автомобилями улочкам, а добравшись до Галенского озера, свернул на Авус.[17]На него нахлынули воспоминания о том, сколько раз отсюда они начинали путь на юг!

Он отчетливо, до мелочей, припомнил их последнее совместное путешествие. На заднем сиденье как всегда нагруженной до предела машины поместилась невестка с детьми, едва справлявшаяся с двумя малышками. В этой мягкой толкотне она им нашептывала что-то на ухо и постоянно прикладывала указательный палец к губам — деталь, почему-то особенно тронувшая профессора Монтага. Он вспомнил, как, вместо того чтобы следить за дорогой, все чаще и продолжительнее поглядывал в зеркало заднего вида. Незаметно девочки заснули подле матери. Еще ему вспомнилось, что у младшей во сне соломенная шляпка съехала на лоб.

Он повернул назад к Шмаргендорфу. Настроение улучшилось, и мысль о неотвратимости разговора с женой насчет таинственного извещения о смерти казалась ему теперь едва ли не обыкновенным делом.

Припарковаться перед домом оказалось не так-то просто. Промежутки между машинами казались ему слишком маленькими, так что пришлось свернуть в соседний переулок. Сто метров до калитки палисадника перед его домом он прошел, нет — доплелся, покручивая связку ключей на безымянном пальце. У калитки его внимание привлек старенький кабриолет «фольксваген» с износившимся верхом, залатанным лейкопластырем.

«Паченски», — подумал профессор и бросил взгляд на окна дома. В одном из них, как ему показалось, мелькнула и исчезла фигура, наблюдавшая за улицей. Профессор Монтаг успел заметить колыхавшуюся гардину, которую некто пытался привести в порядок. Профессор еще раз оглядел кабриолет. На пороге дома появилась его жена.

Улыбаясь, она подала ему руку и призналась, что не ожидала столь скорого его возвращения. От профессора Монтага не укрылось ее смущение, а через открытую дверь гостиной в коридоре, ведущем в библиотеку, он увидел Паченски — человека, которого помнил еще студентом и который многие годы ездил на отжившем свой век автомобиле. Паченски безвольно опустил руки, сделал несколько шагов ему навстречу и собирался даже что-то сказать, но под испытующим взглядом профессора смутился и промолчал. Профессор Монтаг повесил куртку в гардероб. Жена объявила, что готова подать завтрак, и выкатила сервировочный столик с посудой в столовую. Профессор бегло пересчитал чашки, желая убедиться, учтено ли его присутствие. Паченски все еще стоял, словно ненужная вещь посреди прихожей, внимательно наблюдая за тем, что происходит вокруг, и раздумывая, не следует ли помочь хозяйке.