Интересно отметить (на это указывал Свен Биркстед30), что источником вдохновения для Ле Корбюзье наверняка послужила вилла XVIII века, построенная Беланже для графа д’Артуа. Современные эскизы выдают поразительное сходство: белая вилла с плоской крышей, квадратный план и белые колонны на зеленом холме в окружении живописного ландшафта, идеально подходящего для охоты на лис. Помимо этого, есть свидетельства того, что Ле Корбюзье скопировал многие свои чисто модернистские здания с работ классициста-романтика XVIII века Беланже. Книги Беланже Ле Корбюзье хранил всю жизнь, хотя и не признавал их влияния на свое творчество. У Беланже он позаимствовал и франкмасонский символизм, словарь форм, имеющих универсальное, абстрактное значение, что позволяло архитектору соединять, казалось бы, несовместимые категории. Он мог сравнить свои плотно заселенные небоскребы с афинским Парфеноном, а пригородные виллы для промышленников – с древними храмами. Он был готов работать для кого угодно и использовал формулу сочетания для того, чтобы быть «многозначным, гибким и универсальным». Биркстед писал: «Эта символика… позволяла достичь непревзойденной, истинной оригинальности, в которой была тайна, не поддававшаяся расшифровке».

В тяжелый период экономического краха 1929 года и до самой войны Ле Корбюзье разрабатывал гипотетические планы городов – полную противоположность своим пригородным виллам. Он не делал даже попытки интегрировать или примирить противоположности. В 1929 году в поисках заказов он отправился в Южную Америку. Планы его развивались. Он много летал самолетами и был поражен разнообразием местной топографии. Плавные формы Рио-де-Жанейро он сравнивал с женским телом. Наброски плана Буэнос-Айреса показывают, что архитектор принимал во внимание холмы и расположение города на реке Рио-де-ла-Плата. Конечно, это не кардинальная смена взглядов, но уже шаг вперед от более ранних плоских гипотетических схем. На планах Рио, Буэнос-Айреса и Монтевидео появились крупные транспортные артерии, идущие вдоль береговой линии – изогнутые, «ослиные», по его собственному выражению. А повторяющиеся небоскребы на этих планах разделяют разные интервалы. Ле Корбюзье немного смягчился. Четыре года он разрабатывал план для Алжира. Небоскребы строились рядами на асимметричных планах и изменили форму. Теперь они были не крестообразными, а Н-образными, Y-образными и ромбовидными. Он работал над планами для Стокгольма, Немура, Боготы, Москвы, Измира и других городов31. Чарлз Дженкс пишет: «Количество разработанных им планов городов поразительно – не только по размерам, но и по тщетности затраченных усилий. Заказано из них было немного, оплачено еще меньше. И почти ни один из них не имел ни малейшего шанса на осуществление. Возможно, поэтому в трудах Ле Корбюзье появился новый тон: рассеянный, повторяющийся, иногда высокопарный. Почти всегда он писал в безумной спешке»32.

Ле Корбюзье занимался пропагандой собственной профессии. В июне 1928 года он собрал 27 архитекторов-модернистов в арендованном швейцарском замке и основал Международный конгресс современной архитектуры (CIAM). Постепенно в группе появлялись новые члены. Конгрессы проходили в 1929, 1930 и 1932 годах. Члены группы обсуждали роль современной архитектуры не только в строительстве зданий, но и в переустройстве экономической и политической системы общества. Четвертый конгресс должен был пройти в Москве, но планы изменились, когда Ле Корбюзье не смог победить на конкурсе на проект Дворца Советов. Встреча архитекторов прошла на корабле, шедшем из Марселя в Афины. Придерживаясь программы Ле Корбюзье, архитекторы обсуждали разделение городов на четыре «функциональные» зоны: жилую, рабочую, предназначенную для отдыха и транспортную. Хотя обнародована была эта идея лишь десять лет спустя, причем лично Ле Корбюзье. Принципы функциональной сегрегации в городском планировании, изложенные в «Афинской хартии», стали частью архитектуры международного стиля как обязательной дозы модернистского лекарства от болезней мира.

Осенью 1935 года Ле Корбюзье провел почти два месяца в Соединенных Штатах, читая лекции на востоке и Среднем Западе33. Турне организовал Нью-Йоркский музей современного искусства (Мо МА). Работы Ле Корбюзье были включены в экспозицию выставки 1932 года «Современная архитектура». Архитектору было уже сорок восемь лет, у него давно сложилось предубеждение против Америки, хотя он ни разу не ступал ногой на американскую землю. В ранних книгах он превозносил американский индустриализм, демонстрируя снимки складов и фабрик. Но при этом он никогда не восхвалял великие города Америки, считая их слишком хаотичными. Для него эти города были естественным отражением беспорядка и деструктивности, свойственных американскому капитализму. Нью-Йорк он называл «варварским городом»34 и писал о нем в 1923 году так: «Если говорить о красоте, так ее тут нет вовсе. Это сплошная сумятица, хаос и беспорядок»35. Приехав в США, он с удовлетворением отмечал: «Да, рак находится в хорошем состоянии»36 – такова была его любимая биологическая метафора, связанная с городами. Ле Корбюзье находил удовлетворение в провокационной риторике, называя Нью-Йорк и Чикаго «мощными штормами, торнадо, катаклизмами… абсолютно лишенными гармонии»37. Знаменитые небоскребы его разочаровали – они были слишком низкими и стояли чересчур близко друг к другу. За два дня до первого выступления архитектора в Мо МА 24 октября газета «Herald Tribune» напечатала интервью с ним под заголовком «Небоскребы недостаточно велики, говорит Ле Корбюзье, увидев их впервые. Французский архитектор, который приехал проповедовать свое представление о “Городе радостного света”, считает, что они должны быть огромными и стоять на большем расстоянии друг от друга»38. Ле Корбюзье использовал диаграммы, на которых показал развитие Нью-Йорка: сначала город постепенно строился и приобретал свою текущую, хаотичную форму, а «завтра» превращался в Лучезарный город с огромными башнями-пластинами, отстоящими на большом расстоянии друг от друга. Он проповедовал свое евангелие разделения и скорости, рисуя перед слушателями будущую Утопию, во имя которой следовало разрушить существующие города. Архитектор убеждал слушателей, что города, в которых они живут, – это лишь «временное» явление.

Отправляясь в Нью-Йорк, Ле Корбюзье ожидал получить заказы в США. Ведь во Франции у него были американские клиенты. Он старательно выискивал в Нью-Йорке и других городах состоятельных и влиятельных людей, которые могли бы способствовать реализации его замыслов39. Он обращался к мэрам городов, руководству нью-йоркской жилищной комиссии, к миллионерам – в том числе к Нельсону Рокфеллеру. Необходимость решения проблем американских городов была несомненна. Американцев уже давно беспокоило состояние трущоб. Но большинство из них считали, что решить эту проблему можно строительством зданий, а не путем создания новых рабочих мест, повышения зарплат и улучшения состояния экономики. Взгляд Джейкоба Рииса был весьма типичным: «Бедные будут существовать всегда, но трущоб быть не должно»40. Конгрессмен от Огайо заявил: «Если мы построим лучшие дома для обитателей трущоб, то трущобы исчезнут»41.

Судя по отношению американцев, идеи Ле Корбюзье должны были бы быть им близки, но в Соединенных Штатах архитектор столкнулся со множеством препятствий на пути реализации своего урбанистического видения. Во-первых, он был иностранцем, а в эпоху Великой депрессии все считали, что имеющуюся работу должны выполнять граждане собственной страны. Во-вторых, его идеи всеми считались слишком современными и слишком европейскими. Муниципальное жилье по-прежнему строилось по традиционным образцам – например, застройка прибрежной зоны в Гарлеме. Городские власти строили в этом районе низкие кирпичные дома, и Ле Корбюзье приехал как раз когда они строились. В-третьих, значительные масштабы сноса и строительства были непрактичны в существующих экономических условиях, весьма далеких от благополучия. В-четвертых, в американском движении за реформы в строительстве доминировали децентралисты – Генри Райт, Льюис Мамфорд и Кэтрин Бауэр. Они считали, что обитателей трущоб следует переселить в особые кварталы, построенные на дешевой земле на окраинах города, а не в дорогом центре. И, наконец, идеи экспроприации земель и совместного владения ими подрывали основополагающие американские догмы частной собственности. Об идеях Ле Корбюзье Генри Райт говорил, что «они требуют революции в наших представлениях о градостроительстве и землевладении». Даже те, кто считал возможным существование муниципального жилья, с большим подозрением относились к мысли о том, что правительство может вторгнуться на священную территорию частного сектора. Впрочем, большинство американцев считало муниципальное жилье идеей социалистической или, хуже того, тоталитарной.