На берегу, в штабе 9-й охранной дивизии, для офицеров которого выход в море «Густлофа» и «Ганзы» стал головной болью, у капитана 3-го ранга Леонхардта появилась возможность немного расслабиться. По крайней мере, стало легче, оттого что удалось вывезти большое количество беженцев из Готенхафена. В городе и в порту освободились места для новых беженцев из городов, находившихся в эпицентре опасности, таких как Кенигсберг.

Вскоре после полудня в штаб Леонхардта вбежал один из офицеров, держа в руках радиограмму: «“Густлоф” встал на якорь. Он ждет “Ганзу”, у которой обнаружена неисправность в машинном отделении».

Услышав это известие, Леонхардт почувствовал облегчение, так как по-прежнему был убежден, что командование учебной дивизии сделало ошибку, отправив в море два больших лайнера без надлежащей охраны. Хотя подводники и уверяли, что они сами способнь? организовать конвойное прикрытие, на самом деле им удалось раздобыть лишь два небольших корабля — миноносец и торпедолов. «Поскольку “Вильгельм Густлоф” один дальше не пойдет, значит, есть время для организации более надежного конвоя», — подумал Леонхардт. Но облегчение он испытывал недолго. Через час пришло новое сообщение: «“Вильгельм Густлоф” получил приказ оставить “Ганзу” и в одиночку продолжить плавание».

Первоначально планировалось, что «Вильгельм Густлоф» и «Ганза» встретятся у Хельской косы, где к ним присоединятся два конвойных корабля учебной дивизии подводного плавания. Но через час после выхода из Готенхафена вахтенный сигнальщик увидел в бинокль, что «Ганза» дрейфует недалеко от Хельской косы. «Густлоф» остановился, и так как капитан приказал соблюдать полное радиомолчание, то корабли обменялись семафорными сообщениями. «Ганза» доложила о повреждении в машинном отделении и передала приказ «Густлофу» «встать на якорь и ждать дальнейших распоряжений».

К этому времени волны уже так сильно раскачивали корабль, что многие пассажиры начали страдать от морской болезни. Остановка «Густлофа» испугала их. Фрау Кнуст, жена инженера, вспоминает, что в страхе сидела у себя в каюте. Баронессе фон Майдель тоже казалось, что произошло что-то нехорошее. Новым стрессом ситуация обернулась и для раненых, размещенных в импровизированном застекленном госпитале.

Вахтенный капитан Веллер пытался успокоить людей по громкоговорящей связи: «Нет никакого повода для беспокойства. Скоро мы вновь отправимся в путь. Позаботьтесь о том, чтобы ваши спасательные жилеты были надеты надлежащим образом».

Больше никаких разъяснений не последовало, и в нервной атмосфере переполненного корабля мигом стали распространяться самые невероятные слухи. В течение получаса на лайнере сохранялась взрывоопасная ситуация, грозившая перейти в панику. А офицеры на мостике ждали решения командования учебной дивизии.

Капитан l-го ранга Шютце мало что мог сделать, чтобы помочь «Ганзе». Она вынуждена была собственными силами устранять неполадки в машинном отделении, в то время как буксиры пробивались через высокие волны, спеша ей на помощь. Оставлять «Густлоф» дрейфовать вблизи от опасного побережья было вдвойне рискованно. Поэтому Шютце решил, что «Густлоф» должен в одиночку продолжить плавание. Это сообщение было семафором передано с «Ганзы» на «Густлоф». Вахтенный офицер «Ганзы» добавил от себя по-французски: «Бон вояж!», то есть «Счастливого путешествия!»

«Густлоф» вновь отправился в путь. Наверху, на мостике, Цан чертыхался про себя, так как обстановка ему совсем не нравилась. Его уверенность, как и его коллег по торговому флоту, совсем не усилилась, когда перед Хелой сквозь снежную пелену они впервые увидели свои сторожевые корабли. Это были старый миноносец «Леве», трофейный корабль, доставшийся Германии после оккупации Норвегии в 1940 году, и торпедолов «TF-1», который раньше использовался для поиска учебных торпед, выпущенных подводными лодками учебной дивизии.

Семафорным сообщением Цан приказал двум жалким посудинам занять походный порядок. «Что за конвой! — пробурчал капитан Веллер, заступивший в это время на вахту. — Разумнее было бы дождаться “Ганзу”».

Цан ответил, что имеет четкий приказ, который они обязаны выполнять.

«Густлоф» сейчас с трудом пробивался через штормящее море, которое для маленьких кораблей стало самым суровым испытанием. «TF-1» снизил скорость, и вскоре вахтенный сигнальщик «Густлофа» прочитал семафорное сообщение: «Имею трещину в сварном шве. Поступает вода. Прошу разрешения вернуться в Готенхафен».

Возвращение «TF-1», естественно, было одобрено, в результате конвой бывшего флагманского корабля флотилии «Сила через радость» сократился наполовину. С ним остался один «Леве», который прокладывал путь лайнеру, зарываясь глубоко в волны. Ухудшение ситуации не способствовало оздоровлению личных отношений на мостике «Густлофа». В таких неблагоприятных условиях капитан 3-го ранга Цан почувствовал себя обязанным взять инициативу в свои руки, и в присутствии остальных офицеров и обоих вахтенных капитанов начал ожесточенно спорить с Петерсеном о маршруте движения корабля. Цан намеревался держаться глубоководного фарватера. По его мнению, у них было два варианта: либо они идут прямым курсом с максимальной скоростью, либо, сохраняя высокую скорость, применяют противолодочный зигзаг. Он склонялся ко второму варианту.

Капитан Петерсен тотчас возразил Цану, и не в последнюю очередь потому что, как ему казалось, офицер-подводник намерен отодвинуть его на второй план. Ведь, в конце концов, он был капитаном. Свои возражения он аргументировал тем, что такой большой лайнер, как «Вильгельм Густлоф», не приспособлен ходить переменным курсом.

«В этом случае, — ответил взбешенный офицер-подводник, который лучше других осознавал, насколько опасна атака вражеской подводной лодки, — я требую увеличить скорость до шестнадцати узлов».

Теоретически он предлагал правильное решение. Такой большой океанский лайнер, как «Вильгельм Густлоф», мог без помех уйти от медленных советских подводных лодок постройки первых военных лет и избежать их атак даже без конвойного прикрытия. По этой причине англичане без всякой опаски отправляли теплоход «Квин Мэри» в рейсы через Атлантику, что особенно уязвляло горделивых немецких подводников.

Но старый капитан, хорошо знавший свой корабль, лишь иронической улыбкой отреагировал на предложение Цана. Вопреки общепринятому мнению, «Густлоф» не являлся быстроходным судном. Кроме того, он уже не был тем чудесным лайнером, когда-то обладавшим отличными тактико-техническими характеристиками. Он строился совсем не для того, чтобы завоевывать «Голубую ленту» — приз за самое быстрое пересечение Атлантики. Напротив, предполагалось, что теплоход будет плавать с «экономичной скоростью». Этот корабль с каютами единого «бесклассового» типа предназначался, в первую очередь, для пропаганды идей национал-социализма. В идеальных условиях, в хорошем состоянии и с опытным экипажем он, вероятно, смог бы достичь своей максимальной скорости в 16 узлов.

Петерсен заявил, что при подобной попытке, возможно, уже через пять минут подшипники раскалятся докрасна. Он также напомнил, что год назад «Густлоф» подвергся воздушной бомбежке, и поврежденный винт лишь наспех залатали. В обычных условиях корабль вообще бы не выпустили в рейс. Двенадцать узлов — это максимум.