— Спасибо. — Я киваю, все еще не зная, как реагировать.

Но… черт, это хотя бы не опухоль, она не умирает, а просто подхватила инфекцию.

— Теперь о вас. В палате интенсивной терапии я лежать вам с девочкой не разрешу. Она у вас спокойная, прекрасно общается с медсестрой, смелая и умная девочка. Поэтому только посещения, незачем тащить к ослабленному организму новую заразу. Когда вы проходили диспансеризацию?

— Давно, очень давно. В университете еще…

— Тогда пройдите. Завтра утром ступайте в главный корпус, я вас запишу и девушка с ресепшена все расскажет.

— А можно вопрос?

Врач кивает.

— Если бы мы остались в больнице той, ей бы поставили диагноз?

Он улыбается мне так, словно я — его маленький пациент, который спросил какую-то ерунду.

— Ну откуда же я знаю, Евгения Михайловна? Я не знаю того врача, не знаком с ним и его квалификацией. Я думаю, да, диагноз не слишком сложный. Другой вопрос, что реабилитация и лечение у нас все-таки на уровень выше. Хуже вы точно не сделали девочке. Даже лучше.

— Спасибо.

Я смотрю на спящую Эльку через стекло и так ее жалко! Маленькая, похудевшая, осунувшаяся. С катетером в руке, обвешанная какими-то проводками и датчиками. Лечись, детка, лечись хорошо, чтобы радоваться красивой сказочной комнате, в которую скоро переедешь.

Я сажусь в комнате отдыха, достаю взятые из дома листы и карандаши и набрасываю эскизы серебровской панорамы. В телефоне сотни фотографий, на пяти листах разные варианты картины. Вся погружаюсь в работу и не замечаю, как кто-то садится рядом и смотрит на мои руки.

— Евгения Михайловна?

Я вздрагиваю, а Рома протягивает мне бумажный стаканчик с кофе и пергаментный кулек с булочкой, от которой идет умопомрачительный запах корицы и сдобы.

— Из синабона привез. Буфет закрыт, вам тут до утра сидеть.

Я краснею. Благодарю за угощение и очень задумчиво утыкаюсь в стаканчик. Кофе с мороженым очень вкусный, а Рома очень заинтересованный рисунком. Хотя, скорее мной, но и рисунком тоже. И вот эта заинтересованность пугает меня до такой силы, что хочется выбежать в окно и скрыться среди кустов больничного сада.

— Красиво, — говорит он. — Это для Сергея Васильевича?

— Да. Для стены в гостиной.

— Он говорил, что хочет ручную роспись. А вы где учились рисовать?

Ему, кажется, со мной болтать интересно и легко, а я в растерянности. То есть… Рома водитель, Рома возит девушку, которая работает на его хозяина, и хоть между нами с Серебровым ничего нет, мне что-то подсказывает, ему это все не понравится.

Я допиваю кофе, благодарю водителя и ненавязчиво, но с облегчением возвращаюсь к наброску.

Еще некоторое время Рома сидит со мной. Немного стыдно, вроде как невежливо игнорировать собеседника. Но затем он уходит, и я с облегчением выдыхаю.

Наутро я иду проходить диспансеризацию, хотя она напоминает больше полное обследование. До обеда бегаю по кабинетам и сдаю анализы, а после обеда слушаю рекомендации врачей. И получаю разрешение лежать в палате с Элиной, когда ее переведут в обычную.

Затем приезжает Марина, мы обедаем в больничной столовой, видимся с Элиной, которой, кажется, лучше. И даже получаем обнадеживающую весть: скоро ее переведут в обычную палату, где мы пробудем еще неделю или чуть больше.

— Можете завтра привезти туда вещи и какие-то игрушки, если нужны. Вот список запрещенных продуктов и вещей, вот правила проживания вместе с ребенком.

Дежурить рядом постоянно нет нужды, присмотр здесь действительно отличный. Эля не капризничает и терпеливо выносит все процедуры, мне даже не приходится ее уговаривать. Вечером Марина отпускает меня домой за вещами.

— Раньше утра не возвращаться, спи и спокойно приводи себя в порядок.

Я и впрямь хочу немного отдохнуть, принять душ, привести в порядок волосы и ногти. За время болезни Эли я совсем забила на уход, а сон урывками и нерегулярное питание в плюс к красоте не идут.

Поэтому Рома привозит меня в дом Сереброва и обещает утром увезти обратно в больницу. С вечера в комнате отдыха мы почти не разговариваем. И это к лучшему.

Сереброва нет дома, Рита приносит мне ужин. На этот раз не в комнату, а в гостиную. Я ем и рассматриваю стену, прикидывая, как ее размечать и что понадобится купить. Еще даже не посчитала объем красок, грунта и всего остального.

Потом иду наверх, беру пижаму, косметичку со всякими шампунями и отправляюсь в увлекательное путешествие по второму этажу в поисках ванной. Хоть бы таблички вешали! Рита сказала, ванная в конце коридора. Интересно, это самая последняя дверь или в конце длинного участка, потому что коридор изгибается буквой Г и самая-самая последняя дверь на ее хвостике. Наверное, это она.

Я аккуратно толкаю дверь, заглядываю и…

— Ой!

Это не ванная. Потому что не успеваю захлопнуть дверь, слышу:

— Стоять.

Затем, после паузы:

— Зайди.

Я несмело вхожу в комнату. Небольшая, значительно меньше моей, окно закрыто глухими шторами. Ничего лишнего: встроенный шкаф во всю стену, односпальная кровать, компьютерный стол и кресло. А в кресле сидит молодой мужчина. Кутается в одеяло и с любопытством на меня смотрит.

— Ты кто?

— Женя. То есть… я здесь работаю… временно.

— А, — невесело усмехается, — новая потаскушка Сереги.

Я вспыхиваю и разворачиваюсь к выходу. Может, я и в трудной ситуации, но еще не поехала крышей. Скандалить с обитателями дома Сереброва — самоубийство, но и слушать их не желаю.

— Да стой ты!

Выхожу в коридор.

— Ну стой, ты обиделась что ли? Ладно, извини! Вернись!

Почему-то возвращаюсь. Сама не знаю, зачем, просто поддаюсь порыву и снова вхожу в странную комнату.

— А над чем работаешь-то тут? — спрашивает мужчина.

— Рисую. Стену декорирую.

— И что, Серега поселил тебя здесь?

Киваю.

— И даже не трахает?

Снова поднимаюсь.

— Ладно-ладно, не кипятись! Я же не знал, что ты художница. Я думал, бабу привел. Согласись, это логичнее?

— Почему логичнее?

— Ну потому что бригады маляров не шатаются по дому. А вот любовницы — вполне.

— А ты бригаду маляров-то отличай от художников, — недовольно бурчу. — Это так-то разные вещи.

Он вдруг улыбается. С виду хмурый, а улыбка красивая. Я внимательно рассматриваю незнакомца. Худой, немного бледный, с темными волосами. Некогда он явно стриг их коротко, а теперь чуть-чуть запустил, из-за чего на голове настоящий кавардак. Одет в обычную синюю футболку, на ногах одеяло, хотя в комнате совсем не холодно.