— Не беспокойся. И такой день наступит. У нас у всех есть паршивые периоды.

— А ты как? Работа над книгой продвигается?

— Продвигается потихоньку. Сейчас у меня голова не тем забита.

Ты пишешь там обо мне?

— Надо бы!

— Ты знаешь, что, если тебе нужны истории, мы можем пойти выпить по стаканчику, и я расскажу тебе о моем большом опыте в качестве клиента!

— У меня есть твоя визитка. Когда я снова засяду писать, то позвоню тебе.

Его визитная карточка, действительно, все еще лежит во внутреннем кармане моей сумки. Иногда я думаю о том, чтобы позвонить ему, убежденная, что его бесцеремонность, возможно, поможет мне начать писать, нажмет на какой-то внутренний рычаг, но, в реальности, я знаю, что у нас с ним одна и та же проблема. Мы ждем выхода одной и той же книги, оба боимся плохо ее написать и испортить истории, которые храним внутри себя, тогда как в первозданном виде они больше похожи на притчи.

С любым другим клиентом я дождалась бы конца работы, прежде чем завести подобный разговор, но Тибо не нуждается в какой-то особой обстановке, чтобы вспомнить, для чего он здесь. Ему вполне хватает спектакля голого тела. У него уже стояк, он кусает мою губу, и взгляд его возбужденный: Тибо уже не помнит, о чем мы разговаривали только что, и вообще, разговаривали ли мы. Если бы Тибо был женщиной, из него вышла бы идеальная проститутка.

«Ну, расскажи мне, часто ли тебя тут снимают? Расскажи». Он задает этот вопрос Вилме, Эсме, всем женщинам, вот уже долгие годы работающим здесь и пребывающим в хорошем настроении, только если их часто снимали. На этом заканчивается вся его фантазия: иллюзия мужчин, воображающих, что только они за все платят. Так и подмывает ответить ему на этот вопрос: «А ты как думаешь, братишка?» Я, кстати, обдумывала этот вариант, но после вспомнила его грустные глаза и тихо прокудахтала: «Сегодня четыре раза».

Что, кстати, неправда, так как я только что пришла на работу, но это, конечно, не то, что Тибо хотелось бы слышать.

Beware My Love, Wings

Попрощавшись co всеми разом, Лотта наконец спускается по лестнице, толкает дверь сада, и ее засасывает суета торговой улицы. В ее руке — большое кофе латте, а в голове — мирные планы: почитать в парке, находящемся в нескольких метрах отсюда. Запахи из соседнего турецкого ресторана, напоминающие ей о работе, когда она приходит сюда утром, становятся ароматом свободы, когда трудовой день подходит к концу. И так, по щелчку пальцев, она забывает сегодняшних клиентов. Она становится просто девушкой с кошельком, полным денег. Она устала, наверное, как устает учительница физкультуры или массажистка. Надо сказать, что это приятная усталость — ничего общего со страданием, что могли бы представить себе никогда не бывавшие в борделе люди. Это усталость, обещающая хороший сон в самом разгаре дня. Сейчас прекрасно было бы помочить ноги в озере. Лотта хорошо поработала, и город, к которому она вернулась, кажется, открывает объятия ей навстречу. Завтра она пойдет загорать на озеро Ванзее — она заслужила этот отдых после двух дней в сумрачном доме, где тела становятся равномерно бледными, как молоко с гранатовым соком.

Лотта присаживается на траву поближе к асфальту. Какое удовольствие смотреть на коллег, которые уходят, и на тех, что приступают к вечерней смене. Яростно сконцентрированная Эсме верхом на велосипеде начинает трудный подъем к Дому. Таис тащит свою огромнейшую спортивную сумку, внутри нее расположились две пары туфель на каблуках — она надевает их каждый день — и одежда под любое настроение. Видеть мир, людей, продолжающих работать, зарабатывать деньги, выстраивать свой личный комфорт, посылать вечерним девушкам скромную улыбку, на которую те, может, ответят, а может, и нет, вот одно из удовольствий конца рабочего дня. Это удовольствие ничто не в состоянии испортить. Кроме, может быть, одной вещи, и нужно быть проституткой, чтобы понять это: в течение часа, ну или хотя бы на то время, пока вы курите первую сигарету, вам бы в идеале не слышать звука мужского голоса. А главное — не слышать, как этот мужской голос обращается к вам. Однако всегда найдется кто-то, кто рискнет на это с глупо самодовольным видом. Поэтому, вынимая из сумки книгу и с нетерпением возвращаясь к месту, от которого клиенты много раз отрывали ее, Лотта видит, как над ее собственной вдруг нависает чужая тень. Она на миг загораживает солнце, и одно тихое слово вдруг перекрывает стрекотание птиц и детский смех из соседней школы: «Привет!»

С секунду Лотта колеблется, подергиваясь от ярости. так как она узнала голос, узнала давящую тень, даже плотность тишины, и все это — не подняв на него глаз. Вот он, Хайко. Держит руки в карманах. Он появился из ниоткуда с грустной улыбкой на губах. Лотта собирает в себе все самое душевное, ту вежливость, что она оставила в своем шкафчике в Доме, и улыбается: «Ах! Что ты тут делаешь?»

Она прекрасно знает, что он здесь делает. Хайко, должно быть, дождался, пока она выйдет, и незаметно пошел за ней. Должно быть, он ждал конца ее рабочего дня и шел за ней по пятам, вдыхая запах ее духов и разглядывая попу, которую видел лишь наполовину голую, частично скрытую подвязками. Должно быть, он подождал, пока она устроится на траве, боясь разозлить ее, обдумывал, что сказать, как подступиться к ней, а потом решил понадеяться, что она, возможно, поверит в счастливое стечение обстоятельств. Как будто она могла забыть, что он живет в километрах отсюда и что, кроме посещения Дома, ни у кого обычно нет никаких дел в этой районе. Именно поэтому, присаживаясь подле нее на корточки, он честно признается, не переставая улыбаться: «Ты мне как-то сказала, что мы могли бы выпить кофе, и я подумал, что, может быть, сегодня?»

Представляю, как ее охватывает ненависть — ненависть к самой себе, так как она отлично помнит, как сказала это в тот день, когда Хайко, казалось, собирался остаться в комнате навечно. Ненависть к нему, потому что ну кто, если не клиент, мог понадеяться на подобную вещь — выпить с ней кофе? Почему бы не сегодня, Хайко? Серьезно, почему бы не сегодня?

Лотта забыла, что в каждом клиенте дремлет мужчина, надеющийся стать чем-то большим, чем мсье, который платит. Она часто думала о том, чтобы перестать видеться с Хайко. Говорила себе это,