Значит, бойца, которого раздавила в траншее каракатица, звали Николай Веточкин. Перед глазами мелькнул образ этого солдата: веселый парень, русоволосый, все лицо в веснушках. Откуда-то с Урала он был, из династии сталелитейщиков, а в штрафбат попал из танковых войск. Повоевать толком в пешем строю не успел. Из окопа видеть вражеский танк совсем не то, что в прицел танкового орудия.

– Да, земля ему пухом… Пал смертью храбрых… – произнес Коптюк и умолк.

Слух его уловил и выделил из беспорядочной мешанины канонады, грохота стрельбы сочный, с дискантом, пулеметный бой. Звучал он с левого фланга, отчетливее и звонче танкового пулемета.

– Пулемет… С левого фланга!.. Кто-то из твоих?.. – прокричал Коптюк, спрашивая Дерюжного.

Замкомвзвода растерянно вскинул плечи и побежал вдоль по траншее.

– Семеныч! Боец Дерюжный!.. Вернитесь! – окриком остановил его Коптюк. – Куда ты рванул, Семеныч? Сначала давай выясним…

Замкомвзвода послушно кивнул, нетерпеливо озираясь вокруг и все вглядываясь в левую сторону. Обычно рассудительный и спокойный, Семеныч был взбудоражен. Все не мог прийти в себя после меткого попадания в цель брошенной им гранаты.

От бруствера наблюдательного пункта Коптюк не сразу увидел огневую точку пулемета. Судя по звуку стрельбы, это был скорее немецкий пулемет, но бил он в сторону фашистов. Все правильно: на самом краю левого фланга, немного на отшибе, впереди траншеи. Черт подери, это же овраг, в котором укрылась им самим посланная засада.

Всю местность перед траншеей теперь было не узнать: изрытый воронками, перепаханный гусеницами танков, ландшафт поля боя изменился до неузнаваемости. И еще этот дым, заволакивающий все вокруг… И все-таки это был овраг, тот самый, где спрятались штрафники.

– Это Подсевальников!.. – прокричал Дерюжный, махнув рукой в сторону оврага. – Дает жару, товарищ старший лейтенант! Видите немчуру? Которая пешая, все лежат, замерли, как мыши…

Немцы лежали метрах в ста от передовой траншеи. Укрывались за неровностями, бугорками, воронками, которых понаделали снаряды их самоходных установок и орудия артиллерийской батареи. Малейшие попытки перемещений пулемет Подсевальникова тут же гасил. Работал он не наобум, по делу, короткими очередями. Успел пристрелять территорию.

Главный удар немецкой атаки переместился вправо. Вражеский «тигр» и обе «пантеры» предпринимали попытки пройти через передний край штрафников в районе взвода Смижевского. Силы практически всей артиллерийской батареи обрушивались на них. Взрывы взметались возле машин, осыпали броню осколками. Когда передняя «пантера» приблизилась к траншее, сразу с двух сторон по танку произвели выстрелы расчеты ПТР.

– Семеныч, – окликнул старший лейтенанта своего замковзвода. – Пройди по своим, проверь, кто живой, сколько патронов. Пусть поддержат Подсевальникова… Чтоб немец голову не мог поднять… Я проверю второе отделение, Потаповское… Гончаренко, за мной!..

Вместе с переменником взводный по ходу сообщения преодолел расстояние до траншеи переднего края. В нескольких местах окоп был разрушен взрывами и засыпан землей. Здесь приходилось перебегать согнувшись, пряча голову за краем траншеи от непрерывно свистящих пуль.

Фашисты, залегшие прямо перед линией обороны штрафников, вели непрерывную стрельбу. Их поддерживали танковые пулеметы немецкой машины, которая отступила к среднему танку, тому самому, у которого в начале боя переклинило башню. У того, что пятился, дымила корма, но он продолжал движение.

Пятившийся задним ходом Т-3 подкатил вплотную к беспомощно заваленной на бок машине. Возле нее показались черные фигурки. Похоже, экипажи пытались оказать помощь более пострадавшей машине. Пулемет Подсевальникова постоянно загонял немецких танкистов под прикрытие танковой брони. Но вот МГ бойца замолк, и танкисты тут же показались с левой стороны, возле гусеницы танка.

Позади раздались орудийные выстрелы. Коптюку казалось, что в грохоте канонады он по-прежнему различал мощную раскатистую стрельбу ЗИСа и приглушенные хлопки «сорокапяток». Артиллерийские расчеты встретили огнем ворвавшуюся на позиции штрафников «пантеру», а потом, в бессчетный раз сменив «карман», перенесли стрельбу на правый фланг, где пытались продавить оборону роты Телятьева «пантера» и «тигр».

В траншее на участке отделения Потапова Коптюк нашел пятерых уцелевших бойцов. Двое из них были ранены, но оставались у бруствера. Один был совсем плох. Товарищ оказал ему первую помощь, перевязав полголовы. Но боец непрерывно стонал от боли, сидя на корточках, прижавшись спиной к стенке окопа, часто-часто раскачивал туловищем, словно пытался сам себя усыпить.

В момент, когда «пантера» прорывалась через позицию пулеметчика Коли Веточкина, бойцы находились в непосредственной близости. На подступах к окопу заработала смонтированная на башне «пантеры» маленькая пушечка. «Мортирка…» – эхом пробормотал Коптюк, слушая сбивчивый рассказ одного из раненых, Григория Обрежи.

Малокалиберные снаряды выстреливали из мортирки, как маленькие черные лягушки, и разрывались в метре-полуметре над землей, накрывая все на несколько метров вокруг смертоносным зонтиком из осколков.

Попадая в тело, они входили внутрь не глубоко, но сразу горстью, раздирали наружный кожный покров, причиняя сильную боль. Серьезные увечья можно было получить, если такая ощетиненная металлическими когтями лапа со всего маху проходила по лицу.

– И рукав, и кожу – в лоскуты… – стоически морщась от боли, произнес Обрежа, кивая головой на собственное предплечье, наспех перевязанное набрякшим кровью куском материи. – Мне еще повезло, а вот Семенову…

Он кивнул в сторону второго бойца. Вся правая сторона лица вместе с глазом были обмотаны у него разорванной на лоскуты тряпкой. Багрово-красное пятно зияло на ткани в районе правого глаза.

– А Колю… Веточкина… Того фашисты заживо закопали… – глухо прокричал боец, показывая на засыпанный землей почти наполовину коридор траншеи.

Обоих бойцов Коптюк отправил в сторону блиндажа с поручением лично Обреже оставить там Семенова и собрать остальных серьезных раненых из второго и третьего отделения возле блиндажа, а потом вывести их во второй эшелон, в батальон, на перевязочный пункт.

На позиции второго отделения от Дерюжного вернулся Гончаренко. Федор, поставив переменника на огневую позицию Обрежи, сам устроился возле срытого гусеницами «пантеры» бруствера возле места гибели Веточкина.

Пулемет Подсевальникова по-прежнему молчал. Немецкие пехотинцы, воспользовавшись возникшей паузой, с ходу оживились, поднялись и пошли в атаку.

– Огонь! Огонь!.. – срывая голос, командовал старший лейтенант.