Хотя я и понимаю, насколько несправедлива к нему, это не мешает мне лгать ему по дороге домой.

– Кажется, у меня начинается мигрень, – говорю я в машине, прижимаясь лбом к пассажирскому окну.

Дома Грэм велит мне лечь в постель и немного отдохнуть. Пять минут спустя он приносит мне стакан воды и аспирин. Он выключает свет и выходит из комнаты, а я плачу, потому что ненавижу то, во что превратила наш брак. Сердце моего мужа – мое единственное утешение, но его физическое прикосновение стало моим врагом.

Я чувствую рядом с собой тепло его тела. Как хорошо: солнце уже взошло, а он все еще здесь.

Еще не открыв глаза, я чувствую, как Грэм пошевелился. Его рука находит мою под подушкой, и наши пальцы переплетаются.

– Доброе утро.

Я открываю глаза и улыбаюсь. Он поднимает другую руку и проводит большим пальцем по моей щеке.

– Что я пропустил, пока ты спала? Что тебе снилось?

Как мило, кажется, это самое приятное, что я когда-либо слышала. Не знаю, хорошо это или плохо.

– Мне приснился какой-то странный сон. С твоим участием.

Он оживляется, отпускает мою руку и приподнимается на локте.

– Правда? Расскажи.

– Мне снилось, что ты пришел ко мне весь упакованный в костюм для дайвинга. И сказал, чтобы я тоже надела костюм для дайвинга, потому что мы собираемся поплавать с акулами. Я сказала, что боюсь акул, а ты ответил: «Но, Квинн, на самом деле это не акулы, а кошки!» Тогда я сказала, что боюсь океана. А ты ответил: «Но, Квинн, на самом деле это не океан, а парк!»

Грэм смеется.

– Ну а потом?

– Я, конечно, нацепила костюм для дайвинга. Но ты не повел меня ни к океану, ни в парк. Ты повел меня знакомиться с твоей мамой. А я была жутко смущена и зла на тебя, потому что пришлось садиться за стол в костюме для дайвинга.

Грэм хохочет и падает на спину.

– Квинн, это лучший сон во всей мировой истории снов.

И мне тут же захотелось рассказывать ему все свои сны до конца жизни. А он поворачивается и смотрит на меня так, словно ему хочется до конца жизни оставаться у меня. Мне это приятно. Он наклоняется вперед и прижимается ртом к моим губам. Я бы с радостью провалялась с ним весь день в постели, но он отстраняется и говорит:

– Есть хочется. У тебя найдется какая-нибудь еда?

Я киваю, но прежде чем он успевает подняться с кровати, тяну его обратно и прижимаюсь губами к его щеке.

– Ты мне нравишься, Грэм. – Я скатываюсь с него и направляюсь в ванную.

– Конечно, я тебе нравлюсь, Квинн! – кричит он мне вслед. – Мы же родственные души!

Я смеюсь и закрываю дверь ванной. Потом смотрю на себя в зеркало и чуть не плачу. Ну елки-палки! Тушь размазалась по всей физиономии. На лбу ночью успел выскочить прыщ. Волосы растрепаны, но в этом нет ничего сексуального и соблазнительного. Просто воронье гнездо, в котором всю ночь проспала крыса. Я испускаю стон и кричу: «Я принимаю душ!»

– А я ищу еду! – кричит Грэм в ответ из кухни.

Вряд ли он что-нибудь найдет. Я не держу дома много продуктов – я ведь живу одна и готовлю редко. Я захожу в душ. Понятия не имею, останется ли он после завтрака, но, принимая душ, на всякий случай уделяю особое внимание определенным частям тела.

Минуты через три я услышала, что дверь ванной открывается.

– Нет у тебя никакой еды.

Услышав его голос в ванной, я от удивления поскальзываюсь и чуть не падаю. Для равновесия хватаюсь за перекладину душа, но тут же отпускаю ее и прикрываю руками грудь, потому что вижу, что занавеска кабинки шевелится.

Грэм заглядывает в душевую кабину. Он смотрит мне в глаза и больше никуда, но я все еще делаю все возможное, чтобы прикрыться.

– Нет у тебя никакой еды. Крекеры и коробка окаменевших хлопьев. – Он говорит так, словно нет ничего необычного в том, что я стою перед ним голая. – Хочешь, я схожу куплю что-нибудь на завтрак?

– Э-э… давай. – Я широко раскрываю глаза, все еще в шоке от его уверенного вторжения.

Грэм ухмыляется, прикусив нижнюю губу. Его глаза начинают медленно скользить по моему телу. «Бог ты мой, Квинн», – шепчет он. Задергивает занавеску в душе и говорит: «Скоро вернусь». И выходит.

Я слышу, как он шепчет: «Черт».

Я не могу удержаться от улыбки. Мне нравятся собственные ощущения.

Я подставляю лицо под брызги душа, закрываю глаза и позволяю теплой воде стекать по лицу. Не могу понять Грэма. Он в меру самоуверен и дерзок. Но его дерзость уравновешивается предупредительностью.

Он забавный и умный, он временами слишком прямолинеен, но все это кажется настоящим.

Он настоящий.

Если бы мне потребовалось охарактеризовать его одним словом, я бы выбрала именно это. Странно, об Итане я никогда не думала, что он «настоящий». В глубине души я всегда чувствовала, что его кажущееся совершенство всего лишь часть спектакля. Словно характер, который он демонстрировал на людях, был тщательно отрепетирован.

А Грэм, кажется, всю жизнь был именно таким, каким представляется.

Интересно, научусь ли я доверять ему? После истории с Итаном я сильно в этом сомневалась.

Закончив мыться, я вытираюсь и надеваю футболку и штаны для йоги. Понятия не имею, собирается ли Грэм сегодня выходить на люди, но пока этого не выясню, стану ходить в том, в чем мне удобно.

Вернувшись в спальню, я беру с тумбочки телефон и замечаю несколько пропущенных сообщений.

Развешивая в спальне выстиранное белье, я слышу, как вернулся Грэм. Когда я появляюсь в гостиной, он уже сидит за столом и выкладывает на него всякую всячину. Целую кучу.

– Ты не уточнила, чего хочешь, так что я принес все.

Я вижу коробку с пончиками, пакеты из «Макдоналдса» и «Чик-фил-Эй». Он даже купил бейглы. И «Старбакс».

– Ты пытаешься воспроизвести сцену завтрака из «Красотки», когда Ричард Гир заказал все меню?

Я улыбаюсь и сажусь за стол.

Он хмурится.

– Хочешь сказать, что кто-то уже такое проделывал?

Я откусываю от глазированного пончика.

– Ага. Если хочешь произвести на меня впечатление, придется быть оригинальнее.

Он садится напротив меня, снимает крышку со стаканчика «Старбакс» и слизывает взбитые сливки.