– Встать! – выждав, пока прекратятся судороги, скомандовал голос. Мужчина еле-еле поднялся с пола.

– Назвать себя!

Наладчик-чего-то-там, наконец, сообразил и, мельком взглянув на правую руку, пробормотал:

– Ноль семьдесят один.

– Правило третье – запрещается не подчиняться приказам. За нарушение – немедленное наказание! За нарушение двух приказов ноль семьдесят первый наказан!

И новый удар током. В воздухе буквально воняло электричеством. На этот раз «071» встать не смог. К нему бросились трое, чтобы привести в чувство, но тоже были наказаны.

– Запрещается помогать друг другу!

– Запрещается…

– Запрещается…

– Запрещается…

Запрещалось спать при включенном свете. Запрещалось не спать при выключенном свете. Запрещалось бесцельное хождение по залу – подходить можно было только к туалету и только за едой. И только при включенном свете.

И за все – наказания.

– А теперь всем спокойной ночи, – усмехнувшись, голос исчез, и по залу прокатился с трудом сдерживаемый вздох облегчения. Хоть это разрешалось. Вроде бы…

Свет выключился – люди снова погрузились во тьму. Зато загремела музыка, бьющая по ушам. Хорошо, что ей оказался нейропанк, любимый Марком. Иногда подросток даже засыпал под него, включая звук через наушники. А вот непривычным к подобной музыке было очень тяжело – они ворочались, закрывали уши ладонями, кто-то даже пытался ругаться. Но наказание было неотвратимо: не ведающие промаха молнии сверкали то тут, то там, на короткий миг высвечивая сине-белым светом скрюченные болью тела. Через два часа ослепительный свет включили снова. Музыка замолчала.

В животе бурчало, очень хотелось есть. Впрочем, мальчики в пятнадцать лет всегда хотят есть. Но их не кормили, а спрашивать соседей о еде Марк опасался, поскольку прекрасно помнил, как стоило кому-то попытаться произнести хотя бы слово, с потолка неотвратимо бил синий змеящийся кнут – невидимые наблюдатели были неутомимы и внимательны. Хорошо хотя б зевать, вздыхать и стонать разрешали. Через два часа свет погас опять. Наступила «громкая ночь». А еще через два часа наступил и очередной «яркий день».

После вторых «суток» у людей лихорадочно заблестели глаза. Но и молнии стали сверкать все реже и реже. Уставшие люди умудрялись засыпать, невзирая на рваный грохот нейропанка и чередование искусственных «дней» и «ночей».

После четвертых «суток» Марк сбился со счета. Он просто стал засыпать коротким чутким сном на два часа и тупо сидеть и таращиться в противоположную стену тоже на два часа. Постепенно людьми овладел какой-то душевный ступор. Им просто стало все равно. Жизнь постепенно превращалась в тупое чередование «дней», «ночей» и приемов пищи. Все остальное постепенно отходило на второй, если не на третий, план…

В начале одной из «ночей» кто-то не выдержал и бросился к двери, около которой сидел Марк, вернее – «ноль сорок восьмой». Человек заорал, замолотив кулаками по металлу:

– Выпустите меня! Выпустите! Я больше не хочу! Не могу!

Несколько разрядов одновременно ударили по взбесившемуся мужчине, и его тело рухнуло на пол рядом с мальчиком. Какое-то время человек еще дышал, а потом умер, не приходя в сознание. Подростку пришлось до «утра» спать рядом с трупом, но страха уже не было. Осталось просто отупение. Равнодушие. Страшно болела голова, ломило мышцы. Видимо, то же самое испытывали и другие. Впрочем, никто уже не жаловался, наученный страшным опытом предшественников. Когда свет включился, люди – впрочем, люди ли уже? – даже не посмотрели на распростертое у дверей тело. Тем более что им неожиданно дали еду. Вверху что-то заскрежетало, открылось, и на цепях в зал опустился большой котел. Из него шел пар… и неимоверно-притягательный запах. Люди сглатывали слюну, жадно глядя в центр зала.

Но никто не решился даже шевельнуться, боясь нарушить запрет…

– Приступить к приему пищи!

И люди молча рванули к еде. Сильные отталкивали слабых, слабые спотыкались и падали. Но, даже падая, из последних сил хватали более быстрых товарищей по несчастью за ноги, пытаясь опрокинуть на пол. Не со зла, просто очень хотелось есть…

«Ноль сорок восьмой» сумел боком протиснуться в узкую щель между телами более сильных соперников и присоединиться к пиршеству. Правда, получалось это только одной рукой. В котле плескалась неаппетитная на вид красно-коричневая бурда – горячий бульон, в котором плавали неочищенные, лишь разрезанные пополам буряки. И все.

Люди обжигались, шипели, плевались, но ели и ели. Марку удалось стащить две половинки вареных корнеплодов. Грызя их на ходу, он поспешил на свое место, устроившись рядом с мертвым телом, и начал есть с наслаждением. Свекла расползалась в руках, шлепалась на пол, но мальчик подбирал даже самые маленькие кусочки и жадно съедал. В конце концов, все разбрелись по своим местам, и зал наполнился чавканьем. Некоторые подходили за второй порцией – уже спокойно и без давки. Кто-то просто набирал в ладони ковшиком остывший бульон и жадно пил.

Как только котел пополз обратно, свет погас.

А через пару «суток» начались проблемы. Мало кто задумывался, что может сделать вареная свекла с оголодавшим желудком. Просто ели – и все. В итоге, то там, то тут люди хватались за животы, морщились от резей в кишечнике и брели занимать очередь к туалету, представлявшему собой всего лишь дыру в бетонном полу. Воды и туалетной бумаги, разумеется, не было и в помине. Но это еще ничего: очередной «ночью» проблем стало еще больше, поскольку вставать без разрешения не позволялось. Люди кряхтели, стонали и… К «утру» воздух был переполнен миазмами. Люди пробуждались, перепачканные собственными испражнениями.

Но всем было уже наплевать на все.

Внезапно голос сказал:

– Внимание! Провести генеральную уборку!

Ни воды, ни каких-то инструментов не было.

Просто голые тела.

– Проявивший смекалку будет…

Люди напряглись в ожидании:

– …поощрен!

Удивление было общим, но… Какую смекалку можно проявить, убирая жидкое дерьмо голыми руками?

Вдруг кто-то вскочил и стянул с себя потерявшие былой цвет трусы. Подошел к стене и, никого не стесняясь, помочился на них. А затем уселся на корточки и стал протирать влажной тряпкой пол перед собой. Постепенно, то один, то другой, поборов стыд и брезгливость, последовали его примеру. Первый время от времени поглядывал на потолок, радостно оскаливаясь: мол, вот я молодец какой! Похвалите же меня!..

Постепенно глаза начало все больше щипать от запаха аммиака…

Научно-практический полигон «Прима», планета Агрон, 2297 год

– Ф-фу, ну и свиньи… – декан факультета социальной психологии Фил Зим с отвращением смотрел на мониторы. Копошащееся стадо высших приматов напоминало ему клубок опарышей, таких же скользких и противных. Декана даже передернуло от омерзения.