– А при чем здесь госпожа Маоз? – спрашивает Рудди.

– А при том, что номера домов так никто и не исправил, – отвечает Гилад, – все привыкли, что за домом семнадцать сразу девятнадцатый идет, и никто не обращал на это внимания. А госпожа Маоз шла по той улице однажды, совершенно случайно, и увидела, что порядок нарушен. С тех пор она там и ходит, и в номера вглядывается, уже почти машинально. Будто каждый раз в глубине души надеется, что сегодня все окажется на своих местах, что, может, показалось ей.

Ветер усилился, хлопает деревянная калитка. Рудди подливает себе еще вина и говорит: «Номера домов на улице Альфасси вообще перепутаны. Все. И никому до этого дела нет – мало ли несуразицы вокруг. Местные и так знают, кто где живет, как, впрочем, и почтальоны. Причина тут в другом».

– В чем? – спрашиваем мы.

– А в том, – Рудди пытается расставить на столе опрокинутые ветром пустые стаканы, – что никакая это не путаница. Номера домов составляют специальный шифр. Что нам вообще известно про улицу Альфасси? Там же под землей сплошные гробницы и катакомбы, секретные двери, заброшенные туннели двухтысячелетней давности. В одном из туннелей – сокровища. Об этом знают во всем мире несколько человек, вот они и обмениваются посланиями: одеваются монтерами, меняют на домах таблички с номерами, на что, опять же, никто из жильцов внимания не обращает – мало ли кому что в голову пришло.

– И госпожа Маоз о чем-то догадалась?

– Да, именно так. Может, встретилась с кем-то из них взглядом, и знаете, как бывает – несколько секунд, и все становится другим.

– Она обратила внимание на смену табличек, поняла, что это неспроста, – говорит Гилад.

– И даже почти вычислила секретный код, – продолжаю я, – и теперь… о, Боже!

– Ей грозит опасность, – Мири прикрывает рот рукой.

… Восемь вечера, Эли выходит на балкон. Город окутан песчаным облаком. Все вокруг кажется желтым – даже небо. Эли даже не столько слышит, сколько угадывает на улице знакомые шаги.

…Капитан полиции в отставке Авиад Фукс кладет на обеденный стол полотенце, а на полотенце – именной револьвер и картонную коробочку с пулями. Оружие хранится в сейфе, код от которого записан на приклеенной к его дверце записке. В квартире капитана Фукса таких записок появляется все больше и больше. Сегодня к ним добавился листок бумаги с его собственными именем и фамилией – над зеркалом в ванной. Авиад Фукс встает и делает глоток воды из стоящей на столе чашки. Он берет в руки револьвер, потом кладет его на стол и встряхивает полотенце. «Столько песка, когда успело его намести?». Затем он возвращает полотенце на стол, заряжает револьвер и собирается поднести его к виску. Порыв ветра распахивает окно, оно ударяется ручкой об отштукатуренную стену. Стекло разбивается. От неожиданности у Авиада Фукса сводит руку.

… В шуме ветра Эли различает странный звук – что-то вроде хлопка. Шаги обрываются. Эли бросается к перилам, пытаясь разглядеть, что происходит. Перед балконом раскачивается крона акации. Фигура за ней то видна, то заслонена сотнями мечущихся линий и пятен. Она кажется составленной из лоскутов, теней, не связанных друг с другом фрагментов. Они заполняют собой пробелы между ветвями, потом в ветвях снова становятся видны лишь смешавшиеся с желтой пылью сумерки. Ему кажется, что под кроной появилось нечто бесформенное. Песок попадает в глаза, Эли трет их кулаками. Дерево расплывается, улица становится темным пятном, по которому плывут сероватые вихри. Изображению постепенно возвращается четкость.

Мы идем в дом. Мири, Рудди и Гилад уже внутри; на веранде горит свет. Я смотрю на раскачивающиеся силуэты деревьев. Один из стаканов все-таки падает со стола и разбивается вдребезги. На долю секунды мне кажется, предметы вокруг меня не имеют объема, и, если ветер подует еще хоть чуточку сильнее, все, что я вижу, просто схлопнется и улетит прочь. Я захожу на террасу.

…Госпожа Маоз слышит звон разбитого стекла, а затем резкий стук. Она останавливается и оглядывается. Справа от нее огромная акация, за ней ничего нельзя разглядеть. Она поворачивает голову налево. Видимо, там и разбилось окно. Она видит, как ветер кружит в комнате какие-то бумажки. У стола стоит старик. Они смотрят друг на друга. Старик выглядит растерянным. Потом он выходит из комнаты и гасит свет.

…Госпожа Маоз продолжает свой путь. Она слышит сирену «скорой помощи». Звук приближается, но мигающие красные огни рассеиваются в тумане, преломляются в повисших в воздухе водных каплях, скользят вдоль темных холмов. Машина «скорой помощи» проносится мимо, ослепив ее светом фар. Госпожа Маоз оборачивается ей вслед, покачивает головой, кутается в шарф, ускоряет шаг.

Анат, разумеется, объясняла мне, в чем дело – довольно редкое состояние, при котором человек не выходит из дома и даже в окна не выглядывает, держит их занавешенными. Я говорил: «Давай я тогда к тебе в гости приеду». А она смеялась и отвечала: не надо, не приезжай, давай лучше так поговорим. Мы и говорили, слышимость была прекрасная, хотя работа у меня такая, что иной раз не знаешь, где окажешься. Но голос был одним и тем же – тихим, чуть хрипловатым и очень ясным. Мне иной раз казалось, что Анат где-то совсем рядом – выгляни в окно, увидишь ее в квартире напротив. И несколько раз я ловил себя на том, что подхожу к окну гостиничного номера, отодвигаю штору – передо мной были ночные офисные здания, были долины с голубоватыми огоньками деревень, было море, над которым летели самолеты со спящими пассажирами, а Анат там, конечно, не было. Я задергивал занавеску, ложился, не сняв куртку, на кровать и говорил в телефонную трубку: «Представляешь, что я сегодня видел?»

* * *

…Сегодня была в парке. Погода, конечно, ужасная. Сама теперь не могу себе объяснить, зачем меня туда понесло. Были уже сумерки, я долго шла – там есть большой участок почти без деревьев, за рекой, я тебе, помнишь, рассказывала. Почему-то не зажглись фонари, была метель, и мне стало казаться, будто я иду внутри карандашного рисунка. Ну и я, конечно, сразу о тебе подумала, об этих твоих листках бумаги на стенах. Внутри рисунка холодало, болели пальцы, и было уже непонятно, где какая сторона света, и сколько еще предстоит идти. Я вдруг поняла, что не уверена, что смогу отсюда выбраться. Мне казалось, что с каждым моим шагом шансы на то, что я дойду до края парка, стремительно уменьшаются. Должно же быть наоборот, правда? И вдруг появилась та собака. Высокая – мне почти по пояс, белая. Я увидела ее слева, чуть поодаль. Потом она выбежала на тропинку – то есть, получается, я все это время все же шла по тропинке – приблизилась ко мне и поставила мне на плечи лапы. Даже не поставила, а так, знаешь, толкнула меня в плечи – как пловец, когда он от бортика отталкивается, чтобы развернуться. Вот и она развернулась и почти сразу исчезла из виду. Я шла, ее высматривала, но ее нигде не было видно. А потом вдруг вижу – я вышла на ту улицу, которая парк на две части разделяет. Мне при этом все время казалось, что я вообще иду в другую сторону. Вышла и как раз увидела, как к остановке автобус подъезжает, фары его.