– Вы Рыжего Джо поспрошайте. Он аккурат этих и повез. А третьего дня вернулся. Пьет теперь. Где? Да туточки...

Человек принял совет с благодарностью.

– Чего? А тебе чего? – Рыжий здоровяк, оттолкнув стакан, попытался подняться, но рухнул на расшатанную скамью. – Да кто ты такой будешь?

– Мэтью. Хопкинс.

Собственное имя человек произносил с заминкой, словно стесняясь его.

Джо икнул и, вывернув голову, вперился внимательным, трезвым взглядом.

– Хопкинс? Мэтью? Мэ-э-тью... его от тоже Мэтью зовут. Хопкинсом. Я запомнил. А знаешь, почему? Нет? Чтоб знать, как зовут падлу, которой голову сверну. А он падла и есть. Девочку обижает... она маленькая совсем. Вот такая.

Ладонь застыла в полуметре от пола, но Хопкинс кивнул. Маленькая и хрупкая, нежная, как ее мать. Потерянная, казалось бы, навсегда и найденная случайно лишь для того, чтобы снова потерять.

– А он ее бьет! Бьет! Я бы пальцем не тронул! Я бы любил. И люблю. Вот как увидел, так и... – кулак ударился в грудь. – Говорю ей, давай убежим. А она ни в какую. Отец... отца бросать нельзя... а он же скотина!

Скотина. Сволочь. Тварь.

– Ты чего, М-мэтью? На вот, выпей. Знаешь, я ее украду. Вот сейчас подумал, что дураком был, когда уехал. Надо было тишком, и все... поженились бы. Небось против Боженьки не посмели б. А он бьет. Тростью.

– Черной тростью с серебряным набалдашником.

Рыжий Джо кивнул.

– Во-во. Аккурат. Я б ее и об колено, чтоб неповадно... нельзя. Ничего нельзя! Почему она так? Не нравлюсь? Так то ж дело не быстрое. А у меня деньги есть. Я б дом купил. Или сам бы построил. Жили бы. Душа в душу, я ж никогда бабу ни пальцем. Ни-ни! Деток народила бы... – он мечтательно прикрыл глаза. Потом, опомнившись, спросил: – А ты ей кто? Или ему?

Мэтью поспешил успокоить:

– Ей. Отец. Настоящий.

Машку узнал сразу. Длинная нескладная девка с мозгами курицы и амбициями павлина. Она появилась, опоздав на сорок минут, и долго стояла на пороге, разглядывая зал ресторана через лаковые стекла очков. Затем позволила препроводить ее к столику и, сев вполоборота, сказала:

– Так и быть, я вас прощаю!

– Спасибо, – Владу стало смешно.

– Знаете, когда Наденька позвонила, я не хотела сюда идти. Мне было страшно! Очень страшно!

Ладошки взлетели над столом, прикрыв ротик. Ресницы затрепетали, а глаза осоловели, словно красавица собралась впасть в спячку.

– Но она поклялась, что ты уже нормальный. Ну и я решила, что если можно проблему уладить, то почему ее не уладить?

– Действительно.

– Вот! А еще я хочу сказать, что если ты не прекратишь, то я в милицию заявила!

Тщательно поставленный голосок сорвался на визг, а ручки шлепнули по столу, заставив стаканы подпрыгнуть. Росту в Машеньке изрядно, и силой ее Боженька не обделил. И вот такая, разозленная, она была куда более симпатична Владу.

Похоже, у него развивается аллергия на манерность.

– И если ты хоть что-то со мной сделаешь... – пальчик с коготком уперся в лоб. – То тебя посадят!

Влад взялся за пальчик, сжал – Машенька дернулась, но вырваться не смогла – и тихо спросил:

– Кто тебе велел сказать, что я умру?

Под слоем пудры вспыхнул румянец, мягкий подбородок поднялся вверх, обнажая белое горло с крохотным шрамиком. Приготовилась умереть, но не сказать ни слова? Влад чуть повернул палец.

– Сломаю. А потом второй. Даже если здесь отпущу, то все равно сломаю...

Заозиралась. Вскинула было руку, чтобы позвать официанта, но послушно опустила.

– Н-никто! Это шутка была, идиот! Я выпила. А у Надьки карты. Я с детства гадать люблю! И правду говорю! Да, правду, можешь не верить, остолоп убогий! У меня все сходится!

– Тише.

– Надька попросила раскинуть. На то, чтоб знать, получится у вас с ней или нет. Я раскинула! Между прочим, я ей сразу сказала, что хрен что выйдет, потому что ты ее бросишь. И права была. Заметь, права! Господи, да отпусти ты руку, смотрят уже...

Отпустил. Никуда она теперь не убежит, слишком разозлилась, чтобы отступать. И в порыве злости готова выплеснуть на него все, что знает.

– Мы выпили, чтоб ее успокоить. И еще выпили. А потом я тебе гадала. Ну да, не нужно было сразу вываливать... но кто ж знал, что ты такой чувствительный. И придурок к тому же! А в милиции я была. Серьезно говорю. И про тебя все рассказала! И еще расскажу. Палец чуть не сломал... Надька обещала, а ты...

Она поднялась.

– Эй, Машка, а ты не думаешь, что письма мог присылать не я?

Тряхнула гривой – длинные сережки скользнули по шее.

– Мне незачем. А вот тому, кто тебе гадание заказал...

– Ему тем более... ой. Придурок ты, Влад!

Цокот каблуков, бегство, которое не остановить. Броситься в погоню? Охрана встрянет. Гораздо проще организовать еще одну встречу. Машенька подумает. Одумается. Если много денег предложить, быстрее одумается...

И Влад махнул официанту. Раз уж в городе, то можно получить удовольствие от ужина.

– Он... он там, – свидетельница полыхала маковым цветом. – Он мне угрожал! Он хотел мне руку сломать.

– Разберемся, – пообещал Димыч.

Правда, как разбираться, он понятия не имел. Он не пошел на встречу, хотя Машенька всячески намекала, что будет бесконечно рада, если ей составят компанию.

– Вы идите, я дальше сам.

Она удалилась, и Димыч остался один. Сначала он ходил, потом присел на лавку под одиноким фонарем, просидел целую вечность – а часы показали всего-то семь минут – и, замерзнув как собака, решился.

Нужно действовать, пока не околел.

Швейцар, смерив незваного гостя презрительным взглядом, заслонил было путь, но, увидев удостоверение, ретировался.

В крохотном зале ресторана было тепло и даже жарко. Руки тотчас закололо, ноги свело судорогой, в пояснице стрельнуло.

– Меня ждут, – просипел Димыч официанту. – Вон там.

И корочками на всякий случай махнул, отпугивая.

– Милиция. Есть вопросы, – он сел за столик, не дожидаясь приглашения. Плеснул в бокал из графинчика, понюхал – так и есть, водочка – и осушил одним глотком.

Подозреваемый поинтересовался:

– Закусывать будете?

– Н-не отказался бы. Фух. Замерз как собака. Дмитрий.

– Влад. Значит, это вам Машка нажаловалась? Но вы не там ищете.