История пестрит случаями печальных последствий пребывания в экстатическом состоянии. Вспомним 1960-е годы, когда Кен Кизи выкрал ЛСД из исследовательской лаборатории в Стэнфордском университете, после чего разверзся настоящий ад. То же произошло в период сексуальной революции 1970-х. То, что начиналось как демонстрация личной свободы, закончилось резким ростом неудовлетворенности браком и увеличением количества разводов. В 1990-х годах и рейв-культура, сочетавшая синтетические наркотики с электронной музыкой, подверглась мощному давлению в виде ужесточения законодательных актов, поскольку врачи сообщали о постоянных вызовах неотложек и тема не сходила со страниц таблоидов.

Все это подводит нас к основной причине того, почему революция похищения огня осталась практически незамеченной: каждый раз, заходя на эту территорию, мы кого-то теряем. В состоянии экстаза сложно ориентироваться в окружающем мире. Сам термин подразумевает «за пределами сознания», а это не всегда приятно. Такое состояние может нас дестабилизировать, поэтому для его описания психологи используют определения вроде смерть эго. «[Это] чувство полного распада, — пишет психиатр Станислав Гроф в книге The Adventure of Self-Discovery[128], [129]. — Ощущение смерти эго, по всей видимости, влечет за собой беспощадное разрушение всех ранее существовавших ориентиров в жизни человека». Иными словами, Алиса уже не блуждает по Стране чудес, а падает в кроличью нору.

Что еще хуже, этот опыт весьма притягателен. Иногда мы вспоминаем о нем гораздо чаще, чем следовало бы. Четыре триллиона долларов, вращающихся в экономике измененных состояний, — довольно веское доказательство силы этого притяжения. Доныне мы описывали стражей, отгораживающих Пейл от остального мира, преимущественно в негативном свете, сейчас же пришла пора отдать им должное.

За территорией Пейла не всегда безопасно. За оградой санкционированных состояний сознания встречаются пики глобального знания и вдохновения. Однако там же есть болота зависимости, суеверий и шаблонного мышления, где неподготовленные путешественники могут увязнуть. Поэтому большинство не решается выходить за ограду в одиночку. Нуждаясь в руководстве и лидерстве, мы ищем тех, кто уже там побывал. Но, как показывает история Крысолова, далеко не каждый ведет нас за ограду с добрыми намерениями. Прошлый век богат поучительными историями. Бхагван Шри Раджниш и его последователи-биотеррористы, Маршалл Эпплуайт и массовые самоубийства членов секты «Небесные врата», Чарльз Мэнсон и убийства Шэрон Тейт и семьи Ла-Бьянка — лишь некоторые широко известные примеры. Существует и множество других. А если объединить соблазнительные ощущения и босоногого гуру — жди беды. Неудивительно, что родители 1960-х всеми способами старались удержать своих детей дома, когда те рвались в Калифорнию (или на Бали и Мауи), воткнув в волосы цветы. В те времена никто не мог предугадать, кем окажется очередной просвещенный мудрец. Возможно, мошенником или демагогом, а иногда и тем и другим одновременно. Лучше уж не выходить за порог, чем так рисковать. Не потому ли президент Ричард Никсон объявил профессора Гарвардского университета Тимоти Лири, чье самое большое преступление заключалось в совете студентам-первокурсникам «включиться, настроиться и улететь», «самым опасным человеком в Америке»?

Дело не в беспринципности лидеров, а в мощи инструментов, которыми они владеют. В состоянии экстаза самосознание, индивидуальное «я» замещается чувством принадлежности к коллективному «мы». И это происходит не только в маленьких группах вроде «Команды 6» во время ночных вылазок или гуглеров на фестивале в пустыне. Аналогичное чувство возникает на крупных предвыборных мероприятиях, рок-концертах и спортивных соревнованиях. Именно поэтому люди совершают религиозные паломничества, а число прихожан евангелических мегацерквей растет (каждую субботу их посещает более 6 миллионов человек)[130]. Соберите вместе большую группу людей, задействуйте несколько технологий перехода «я» в «мы», и все они окажутся на одной волне.

Термин коммунитас придумал профессор антропологии Чикагского университета Виктор Тернер для обозначения экстатического чувства единения, укрепляющего социальные связи и вызывающего длительную привязанность[131]. Оно принадлежит к тому роду чувств, которые заставляют людей собираться, планировать, организовывать и решать серьезные проблемы. Но это обоюдоострый меч. При слиянии с группой возникает опасность потерять существенную часть себя. Велик риск того, что сила иррационального коллективизма возобладает над нашим тщательно взлелеянным рациональным индивидуализмом. Именно это произошло, когда идеалы Французской революции превратились в кровавую власть толпы в царстве террора. Вот почему, доказывает Тернер, коммунитас обладает слишком большим потенциалом для бесконтрольного развития без соответствующих сдержек и противовесов. «Издержки коммунитас в некоторых политических или религиозных движениях уравнительного типа могут очень быстро обернуться деспотизмом»[132].

В 1930-х годах Адольф Гитлер представил устрашающий пример применения традиционных техник погружения в экстаз — звук, свет, речитатив, ритмичные движения — на митингах в Нюрнберге. «Я начинаю понимать некоторые причины оглушительного успеха Гитлера, — писал журналист из медиагруппы Херста Уильям Ширер в 1934 году. — Позаимствовав кое-что из истории римской церкви, он восстанавливает зрелищные церемонии… и мистические ритуалы в тусклой жизни немцев XX века»[133]. При этом Гитлер заимствовал ритуалы не только у древних римлян, но и в США. По словам доверенного друга Гитлера Эрнста Ханфштенгля[134], «…приветствие “Зиг Хайль”, использовавшееся на политических митингах, было скопировано у болельщиков футбольных команд американских колледжей и университетов. На скучных политических мероприятиях музыка наподобие звучавшей в американских колледжах приводила толпы немцев в экстаз».