– Ты что? Тебе плохо?

– Со мной ничего. Голова разболелась. Пойдем и поймаем такси, не будем здесь завтракать, здесь все холодное.

Он говорил быстро, возбужденно, но краем глаза следил за блондином, который словно бы наслаждался его смятением и не собирался прятаться. Напротив, он опустил газету, которой слегка прикрывался до этого, и вдруг плотоядно, игриво сощурился.

– Пойдем на стоянку! – Фишбейн хлопотал. – Поймаем машину, мы время теряем. Мне нужно заехать в гостиницу, сказать, что я жив и здоров, а то они розыск начнут, идиоты…

– Постой! Ты поедешь к себе, я к себе, – сказала она. – Это лучше, поверь мне.

– Что лучше?

– Мы встретимся вечером. Если ты хочешь.

– Но завтра я ведь улетаю в Нью-Йорк, а мы ничего не решили с тобой!

Коренастый блондин аккуратно сложил газету, спрятал ее в портфель, потом отвернулся от Фишбейна и направился к ресторану, на двери которого висела табличка «закрыто».

– Прошу тебя, милая, слушай меня! – Фишбейн был весь мокрым. – Ну что ты, ей-богу? Поймаем такси и заедем в гостиницу. Ты можешь меня подождать пять минут? Я только ребятам скажу, вот и все. Они еще дрыхнут. Потом мы на этом же самом такси поедем к тебе, то есть к маме твоей. Я сам отнесу чемодан, и ты скажешь, что это твой будущий муж. Если хочешь, я сам ей скажу, сам ей все объясню. Пусть все будет честно, открыто, так лучше. Потом мы поедем в посольство. Вдвоем. Я должен сегодня пробиться к послу. Ну, что ты молчишь?

– А к послу-то зачем? – Она задала свой вопрос как-то странно.

– Что значит «зачем»? Я узнаю все правила, спрошу, как нам быть…

– Ты как будто с луны! Дай бог, чтобы ты улетел к себе завтра и чтобы с тобой ничего не случилось!

– О чем ты? Со мной-то что может случиться?

Он схватил ее за руку и потащил к выходу. Она подчинилась. Большая и неуклюжая поливальная машина разбрызгивала воду, и сильно, удушливо пахло левкоями. Фишбейн выбежал на проезжую часть и чемоданом перегородил дорогу серой «Победе». Молодой веснушчатый парень высунулся из раскрытого окна.

– По морде давно, что ли, не получал? – лениво спросил он Фишбейна.

– Товарищ! Нам только до ВДНХ!

– До ВДНХ ни за что не поеду! Нашел идиота гонять по жаре!

– Я все оплачу, выручайте, товарищ!

На веснушчатого парня, судя по всему, произвело впечатление не мокрое и перекошенное лицо Фишбейна, а его светло-серые узкие брюки, нейлоновая рубашка и остроносые замшевые ботинки.

– Ну ладно, садитесь. Куда вас везти?

– Сначала на ВДНХ!

– Нет-нет, извините! – И Ева нахмурилась. – Сначала, пожалуйста, на Беговую.

Фишбейн промолчал. Остановились рядом с массивным каменным домом.

– Отпусти машину, – попросила она.

Фишбейн расплатился. «Победа» уехала.

– Ну, все. Я пошла. Ты со мной не ходи. Я маме скажу, что поссорилась с мужем. Скучаю по ней, потому и приехала. Но я про тебя говорить ей не буду. Ей необязательно знать это, Гриша.

– Но ты же ведь к мужу уже не вернешься? Ведь ты же останешься здесь? Или нет?

– У нас существует прописка, ты слышал? И жить без прописки я здесь не смогу. Ты многого просто не знаешь, забыл.

Она говорила устало, спокойно. Он жадно всмотрелся в нее.

– Я скоро вернусь, – прошептала она.

– Я буду сидеть на ступеньках и ждать. Я очень люблю тебя, Ева. Иди.

Прижала ладонь к его потной щеке. Он быстро накрыл ее руку своей. Она улыбнулась ему через силу. Ушла, он остался. Под железным мостом прогрохотал поезд, и этот грохот больно отозвался у него в животе. В ногах появилась сосущая слабость. Он сел на ступеньку и стал ее ждать. Асфальт перед ним отливал серебром. Его, видно, тоже недавно полили. И запах все тех же вокзальных левкоев стоял в жарком воздухе.

«А если мамаша ее не отпустит? – подумал он быстро. – Пойду и найду. Она ведь сказала: квартира на пятом. Когда говорила про отчима. Она тогда упомянула этаж».

К подъезду подъехала черная машина, из которой неторопливо вылез до отвращения знакомый блондин с портфелем в руках. Отдал какое-то распоряжение шоферу и вяло направился прямо к нему. Не дойдя нескольких шагов, остановился с таким сонным выражением на своем откормленном лице, словно он был охотником, который зачем-то преследовал жертву, догнал, подстрелил и тогда только понял, жертва ненужная и пустяковая.

– Григорий Олегович Нарышкин? – вялым, но сочным голосом заговорил он. – Ну вот и нашел вас. Какой вы, однако, подвижный: за сутки два города!

– А вы кто такой?

– Кто? Я – «кто такой»? – удивился блондин. – Я Николай Иванович Брюханов. Какая вам разница, кто я? Хотите мои документы проверить? Да вот они, нате.

– Уберите! Вы что за мной ходите? Кто вам позволил?

– Работа такая, – признался Брюханов. – Давайте беседовать с вами. Спокойно, без нервов, Григорий Олегович. Но только зачем на ступеньках сидеть? Пойдемте вон в скверик хотя бы, на лавочку.

– О чем нам беседовать?

– Вы мне, наверное, хотите дать понять, что вы американский гражданин и на вас наши законы не распространяются? – улыбнулся Николай Иванович. – А это, однако, большая неправда. Ведь вы родились в Ленинграде. Забыли? Учились у нас, в нашей школе, в советской. Потом вас угнали в Германию, верно? Еще пацаненком угнали, мальчишкой. С детей какой спрос? Никакого. Поэтому мы вас сейчас и не трогаем. А так ведь могли бы. По нашим законам.

Он сочно откашлялся.

– Пойдем все же в скверик. А то мы здесь сваримся. Вы даму ведь ждете? Она не придет. А может быть, я ошибаюсь, не знаю. Возьмет и придет. Будет очень неловко: вы тут на ступеньке сидите, я рядом. А там аккуратненько сядем на лавочку. Культурные люди, сидим и беседуем.

Песочница в сквере была с серым жирным и грязным песком. Небо все накалялось. Дышать стало нечем.

– Жара, елки-палки! – заметил Брюханов. – А в нашей реке-то уже не купаются. Мазут, говорят. Загрязнили нам реку.

Они опустились на липкую лавочку.

– Наивный вы очень, Григорий Олегович. – Брюханов как будто бы даже расстроился. – Давно я таких молодцов не встречал.

– Наивный?

– Ну как же? Вы очень наивный. Ведь вас неслучайно пустили к нам в гости. А вы что? Не поняли, да? Как же так? Так мы же, Нарышкин, за вами следили!

– А я ничего не скрывал. Что следить?

– Неправда, неправда! Конечно, скрывали! Жена ваша так до сих пор и не знает, как вы из Нарышкина стали Фишбейном! А как вы попали в Нью-Йорк, она знает? Наверное, нет. Тоже были дела. Кореей своей вы мозги всем проели! Корея, Корея, ходил, воевал! А то, что вам паспорт ваш американский вручили за эту Корею, кто знает?