А Генрих Степанович, возвращаясь с работы, обязательно заглядывал в сараи. За обедом он говорил, что давно мечтал стать настоящим хозяином, потому что свое хозяйство — большое дело для семьи. Яичек захотел? Пожалуйста, вот вам яички! Сала? И сало есть, и молоко…

— Вот теперь бы я мог по-настоящему принять у себя родных. Собственно, и остался-то у меня один дядя, — говорил он и вынимал из бумажника желтую фотокарточку. — Посмотри, Наталья, это мы вдвоем с ним сняты. Хороший был человек, да не уберегся — посадили, хотя я уверен — больше наговорили на него… Вот он здесь надпись интересную сделал, видишь: «Генриху второму (мне то есть) от Генриха первого». Нас обоих зовут Генрихами, так он, чтобы различать, такую градацию ввел…

6

Однажды Наталья Ивановна, хлопоча на кухне, задумалась: как жить дальше? После первых месяцев самодовольства у нее наступили тяжелые дни, похожие на похмелье.

Она часто просыпалась среди ночи и, глядя в потолок, думала: «Как же так? Живем мы уже давно, а я даже не знаю, какая душа у моего мужа: ревнив ли он, нет ли?.. Какие у него приятели?.. Даже зарплаты его не знаю…» И она начинала ругать себя за то, что такая плохая жена. Но тут же вспомнила, что и Генрих Степанович не особенно интересуется ее настроениями, мыслями, и ей делалось страшно: что за странная у них жизнь?

Однажды, когда муж привез очередной воз корма для скота, она спросила:

— Не слишком ли мы много завели живности? Этак они нас съесть могут!

Генрих Степанович внимательно посмотрел на нее и ответил:

— Ты ошибаешься, Наталья, если думаешь, что я надеюсь на одну зарплату. Я только за перевыполнение плана сбора финансов получаю вдвое больше.

— Ну откуда же я знала! — ответила обрадованная и успокоенная Наталья Ивановна.

Генрих Степанович спохватился:

— Ах да, я же тебя детально не ознакомил со структурой нашего учреждения. Слушай же… — и начал длинно рассказывать о своей службе.

А потом Наталье Ивановне потребовались деньги — по случаю попался хороший костюм для Егорки. Обычно Генрих Степанович оставлял дома небольшую сумму, остальные деньги носил при себе. И она пошла к нему на службу.

Кабинет мужа оказался в конце темного коридора. Дверь была приоткрыта, и она, заглянув, одним взглядом охватила массивный дубовый стол, кожаные кресла, ковровую дорожку. «Солидная обстановка», — подумала она. У Генриха Степановича сидел посетитель, и она решила подождать. В коридоре горела печка, было слышно, как в трубе гудела и ухала метель, и огонь то показывал красный гребень сквозь полузакрытую дверцу печки, то исчезал.

Наталья Ивановна смотрела на огонь, а сама машинально прислушивалась к голосу Генриха Степановича, доносившемуся из кабинета.

— Ты финансовый агент, советский служащий, а чем занимаешься? — сердито говорил Генрих Степанович. — Ко мне жалоба за жалобой на тебя поступают… А в чем дело? Да в том, что ты больше о личном благополучии печешься, общественные дела для тебя — дело второстепенное… И взятки эти… Гадость какая!

— Виноват, Генрих Степанович, — произнес дрожащий голос.

— Виноват!.. Следить за своими поступками надо, контролировать себя… Я хотя не член партии, но собираюсь вступать и на этом основании скажу тебе: мы, коммунисты, боремся за моральную чистоту человека…

Слова мужа взволновали Наталью Ивановну. Они словно открыли перед ней новую, неведомую ей часть его души. Так вот он какой! Он сразу стал ей ближе и родней. И даже мелькнувшая на миг мысль о том, что дома он совсем не такой, показалась ей мелочной. Ну, устает же человек!.. А насчет хозяйства… Что же плохого, если их семья живет в достатке?

Ей захотелось сделать Генриху Степановичу что-нибудь приятное. Забыв о деньгах, она заспешила домой.

У дома она увидела человека с мешком за плечами. Видимо, он кого-то ожидал и, скучая от вынужденного безделья, топтался на одном месте. Со стороны можно было подумать, что человек навеселе. Наталья Ивановна подошла ближе, человек прервал свой танец и оглянулся на нее. Это был старичок, с багровым, словно натертым бураком лицом. Они с минуту удивленно смотрели друг на друга, потом она спросила:

— Вы к кому это по такому морозу?

— А к Генриху Степановичу… Вы случайно не жена ему будете?..

Она кивнула головой. Тогда старик бухнул мешок в сугроб, и в снежной пыли отчаянно заметался поросячий визг.

— Эх, какой голосистый! — одобрительно сказал старик и, ткнув валенком в мешок, добавил: — Это Генриху Степановичу подарочек от нашего кладовщика… Получайте в целости и сохранности, расписка не требуется…

— Что за подарочек? — недоумевая спросила Наталья Ивановна. И вдруг, рассердившись, сказала: — Вот что, отец, иди-ка ты со своим поросеночком… А кладовщику скажи, что ошибся он адресом… Иди…

Она хлопнула калиткой перед носом удивленного старика и пошла в дом. Но прежнего легкого настроения уже не было. Оно словно растворилось в поросячьем визге.

Генрих Степанович пришел поздно вечером. Он долго с фырканьем умывался на кухне, и, когда сел за стол, в волосах его блестели капельки воды. От него веяло свежестью и здоровьем знающего себе цену человека. Он пообедал, похвалил второе и сел с газетой у окна. Тогда она сказала, будто только сейчас вспомнила:

— Да, знаешь, сегодня были с поросенком…

Она ожидала, что муж удивится, но получилось обратное.

— Ну? Где же он? И хороший? — спросил Генрих Степанович оживленно, отбросив газету.

Сердце у Натальи Ивановны упало. Она сказала тусклым голосом:

— Я его отослала обратно…

— Почему?

Брови его поползли вверх, и он посмотрел на нее, как на человека, признавшегося в своей глупости. Наталья Ивановна прикрыла ресницами заблестевшие глаза:

— Зачем нам столько?.. Я совсем с ними замучилась, да и соседи говорят…

— Не будем, Наталья, считаться, кто больше работает. И зачем мне равняться на соседей? Я, во-первых, человек с образованием, и, думаю, мне иногда можно позволить то, что рядовому человеку не позволяется. — Генрих Степанович сказал это своим обычным поучающим тоном, но сейчас он не подействовал на Наталью Ивановну. Чувствуя себя так, словно бросается в холодную воду, она спросила тихо:

— Слушай, Генрих, я хочу с тобой откровенно… Что это за подарки?

Генрих Степанович лениво повернул голову:

— Ты спрашиваешь так, будто ведешь следствие… Ну, это подарок за оказанную услугу… Видишь, как я ценю семью. Другой бы пропил, а я все в дом!.. — улыбнулся он.

— Ох, зря ты, — сказала она встревоженно.

Генрих Степанович внимательно посмотрел на нее, потом поднялся и сел с женой рядом. Поглаживая ее по плечу, он сказал:

— А ты у меня совсем глупенькая, совсем не разбираешься в жизни… Сейчас,