– Сабли востры, копья втульчатые, мечи харалужные!

Ну в последнем случае, конечно, кричали меньше – больше на заказ работали.

Иван, прежде чем говорить с Савватием, все про него у Захара за разговором вызнал. Посидели на Ирину-Рассадницу, песен попели, пива-браги выпили – Иван все с интересом на Агафью, Захарову старшую дочку, посматривал – та кувшины да закуски с поклонами гостю дорогому носила. Ничего девица – красива, строга, серьезна – хорошая из ней жена дл Проньки получится. Вот только отдаст ли Захар дочь за военного слугу? А это уж пускай сам Прошка решает, как свой статус повысить, сам пусть и с тестем будущим сговаривается, родителей-то нет, больше некому, разве что вот, Ивану Петровичу, боярину-батюшке. Ну наверное, к осени, к свадьбам, ближе и обратится парень. Пока же у Ивана о другом голова болела. Выпив, как бы меж делом, о Савве-приказчике завел разговор, дескать, разумен ли, изворотлив, храбр? Да как с Захаром себя ведет, с покупателями, с девками, да можно ли ему важное дело доверить – все Раничева интересовало, не просто так шел на беседу, готовился.

– Савва-то? – Захар почесал рыжеватую бороду. – Врать не буду, недавно он у меня – да ты знаешь. И двух лет не прошло.

Иван улыбнулся:

– И за такое время можно было присмотреться.

– Можно… – исподволь глянул на гостя Захар. Чувствовал – не зря тот спрашивает, ой, не зря!

В общем, выяснилось, что Савва вполне умен и торговые дела ведет, как надо. На рядке появился позапрошлой осенью, прямо к Захару и подошел, попросился в люди.

– Да сам припомни, к тебе ведь тогда с парнем и приходили… А, не к тебе, к боярыне твоей, ты в отъезде был. Так боярыня Евдокия, прежде чем рядную запись писать, с дотошностию великой расспрашивала, видать, не очень-то ей и нужен был в вотчине беглый. Но, в общем, сладили.

– А ты-то с чего решил залетного взять?

– Так как же! – Захар усмехнулся. – У меня ж, сам знаешь, все девки, дочери – их ни в лавку, ни к рядку не поставишь. Помощник нужен! А тут как раз этот… Возьми, говорит, торговать, дяденька, я, мол, много чего умею. И ведь не обманул – и счет знает, и цены, и как деньги московские в гроши немецкие перевести. И у меня торгует, и, что случись, Хевронию в лавке помогает.

– Понятно, – кивнул Иван. – Ценный кадр оказался.

– Да ведь еще вышло так, что вроде как я его от обители Ферапонтовой сманил.

– Да ну? – Раничев удивился. – И как же так получилось?

– Парень-то в послушники шел, а рядок случайно увидел. Дай, подумал, зайду – постриг-то принять никогда не поздно.

– Рассудительный малый… Выходит, шел в монахи, а вышел в торговцы?

– Выходит, так.

– А где он живет? На твоем подворье?

– Где ж еще-то? Скромен, но за себя постоять может, на дочку мою заглядывается, не на старшую, та уж серьезна больно, на среднюю, Аглаюшку. Да ты, боярин, чего плохого не подумай! Так просто, сбегают иногда на посиделки или на луг, на реку. Аглая-то у меня тоже не дура – работящая, умная.

– Да у тебя все дочки такие, Захар! Наливай-ка, за них и выпьем.

Выпили – вкусна, забориста бражица, на ржаных сухарях, на медку, на чернике сушеной настоянная.

– Так, выходит, глянется тебе приказчик?

– Хороший парень.

– Слушай, Захар, а ты, часом, не зятя себе выращиваешь?

Раскудряк расхохотался:

– Об том еще говорить рано. Год-другой – пускай поработает, себя покажет, а уж там поглядим… если других женихов не будет.

– Вообще ж, конечно, лучше б тебе самостоятельного жениха найти, – улыбнулся Иван. – Или этого поскорей в деле проверить.

– Ага. – Захар покусал ус. – Вон ты куда, боярин-батюшка, клонишь! Чего удумал – не спрашиваю, захочешь – и сам расскажешь.

– Верно, дело одно замыслил, для княжества важное, – негромко ответил Раничев. – Оттого прибыток великий всем нам может статься. А можно и голову сложить.

– А у тебя, не гневись, господине, все дела такие!

Иван притворно вздохнул:

– Так не у одного меня.

– Ехать куда придется?

– Далече, в немецкие земли.

– Вон что! Понимаю, зачем Савватий понадобился – немецкую речь ведает, то так.

– Отпустишь?

– Савватий ж оброчник твой!

– Понимаешь, не хочу приказывать.

Захар молча кивнул:

– Так позвать парня-то?

– Нет. Лучше завтра в лавку зайду.

Домой Раничев вернулся поздно. Бросив поводья слугам, спешился, окинул хозяйским глазом освещаемый яркой луною двор – везде чистота, порядок. Амбар с утра чинили да на бане меняли венцы – ни одной щепочки не валялось, все подметено, чисто. Иван улыбнулся: супружница за хозяйством следила! И все же – свой глаз, есть свой глаз. Как и пристало именитому вотчиннику, Раничев неспешно прошелся по пустому двору, заглянул и на заднедворье: увидав навозную кучу, поморщился – почему раньше, до сева, на поле не вывезли? Не успели или забыли? Неладно.

Покачав головой, Иван направился обратно к хоромам. Поднявшись на крыльцо, осторожно толкнул дверь… и услыхал музыку. Тихую, льющуюся откуда-то издалека. Ага – сверху, из светлицы.

Иван улыбнулся, стараясь не топать сапогами, поднялся по лестнице, застыл на пороге: интересная открылась картина. На небольшом, придвинутом к окну светлицы столе стоял обтянутый бордовым бархатом патефон производства завода имени Молотова. Напротив, на короткой скамеечке, спиной к двери, подперев голову рукою, сидела Евдокся. Поскрипывая, крутилась пластинка – оркестр Глена Миллера играл «Серенаду лунного света». В тему!

Блестящие темно-русые волосы струились по телогрее, закрывая почти всю спину. Боярыня – несмотря на негласный запрет церкви – волосы подстригала, ведала – длинная коса девичья краса не очень-то супругу нравится, тот предпочитал прически посовременнее, и Евдокся хорошо знала – какие.

– Люба моя. – Подойдя на цыпочках, Иван обнял супругу за плечи. – Чего не спишь-то?

– Тебя жду. – Боярыня шмыгнула носом. – Песни вот, слушаю.

– А что такая грустная?

– Да так…

Раничев сел рядом, погладил жену по плечу.

– Знаешь, в том, твоем мире, мы частенько вместе в гости хаживали. Песни веселые пели, плясали – до того славно! Да и раньше бывало, с подружками… А сейчас, здесь? Сижу вот, как сыч, одна.

– Одна, говоришь? – Иван неожиданно улыбнулся. – А знаешь что? Завтра ведь праздник в Обидове.

– Да знаю, день праведника Иова Многострадального. Молиться все будут, в колокола бить.

– Да нет, – качнул головой Раничев. – Я не про этот праздник. Староста Никодим Рыба сыну своему, Михряю, помог избу срубить, женится Михряй по осени.