вспомнить, что пишет Горянчиков о том, как он читал первые книги, которые ему было позволено иметь, когда срок его заключения подходил к концу. Он обращал внимание и на «зерно», и на «мякину», ставя во главу угла чувство, а не одну лишь мысль; пластичность обостренно восприимчивого разума, а не хрупкую поверхность дискурсивной логики; и способность языка выходить за пределы обычной речи и быть источником подлинного озарения.

Введение к «Запискам из Мертвого дома» указывает на совершенно новое понимание Достоевским того, насколько содержательным может быть введение, какой значительный вклад оно может сделать в содержание основного произведения. Через посредство этого вступления он учит нас, как нужно читать его беспокойный роман. Но главное – в языке заурядного рассказчика возникает философия человечества, которая бросает вызов двум аудиториям: поколению 1840-х годов, идеализм которого мешал понять, кем мы являемся как биологический вид; и молодежи 1850-1860-х годов, которая настаивала на том, что существует исключительно материальный, феноменальный мир. Достоевский счел это мнение не только ошибочным, но и страдающим опасной нехваткой реализма. Для Достоевского жизнь является бесконечным путем паломника в поисках самого себя и некоей незыблемой, окончательной истины, истины, в которой чередующиеся падения и возрождения человечества являются составными частями.

Можно сказать, что Достоевскому больше ни разу не удалось подняться во введениях на уровень, достигнутый в «Записках из Мертвого дома». С другой стороны, можно утверждать, что он никогда больше не вернулся к скованной условностями пресности, характерной для вступления к «Селу Степанчикову». Если его написанные в дальнейшем вступления не имеют такой же философской глубины, они тем не менее имеют отношение к основным проблемам творчества Достоевского. Помня об этом, мы теперь обращаемся к введениям к произведениям Достоевского 1860-х годов, времени, когда он полемизировал с молодым поколением радикальных мыслителей и писателей, чьи философские концепции он считал так же преисполненными заблуждений, как и мещанские взгляды рассказчика введения к «Запискам из Мертвого дома».

Глава 3

Игра с авторскими идентичностями

Для Достоевского это были захватывающие годы. Его «Записки из Мертвого дома» имели некоторый успех, чего ему так не хватало. Его снова заметили критики и непрерывно расширяющаяся аудитория читателей из различных слоев общества. Однако для того, чтобы вернуть себе популярность, Достоевскому было недостаточно только создавать художественные тексты. В письмах, написанных в 1840-х годах и из ссылки, Достоевский обсуждал со своим братом Михаилом возможность заняться издательской деятельностью. Еще до того, как Достоевский вернулся из Сибири, Михаил подал в инстанции прошение о разрешении издавать литературный журнал. Это разрешение было дано в 1858 году. На следующий год Федор и Михаил вместе осуществили свою мечту и открыли «толстый» журнал «Время» (1861–1863). Он был закрыт цензурой, но следом вышел журнал «Эпоха» (1864–1865). На страницах этих журналов Достоевский публиковал свои произведения. Именно здесь впервые увидели свет «Записки из Мертвого дома», «Униженные и оскорбленные», рассказы и публицистический очерк «Зимние заметки о летних впечатлениях», к анализу которого мы вскоре приступим.

Помимо публикации художественной прозы и мемуаров, «Время» дало Достоевскому возможность вступить в актуальную литературную полемику, издавать новых авторов (например, Н. С. Лескова) и взглянуть на свое творчество с совершенно новой точки зрения – с точки зрения редактора. Для братьев Достоевских журнал был в первую очередь не столько способом, как сказал бы Рудый Панько, «высунуть нос из своего захолустья в большой свет», сколько коммерческим предприятием, с помощью которого они пытались поправить свои финансовые дела, причем в более стесненных обстоятельствах находился Федор[50]. Он получал как гонорар за свои публикации, так и долю дохода от продажи журнала.

Зимой 1863 года Достоевский опубликовал наблюдения о своей недавней (первой) поездке в Европу во «Времени» (которое вскоре было закрыто). Он начал писать свои заметки в конце 1862 года и завершил их в январе 1863-го [Достоевский 1972в: 357]. На первый взгляд, с точки зрения публики, они не содержали почти ничего нового. Например, Толстой опубликовал свои путевые заметки «Люцерн» еще в 1857 году, и на фоне их анти-европейской направленности отрицательная оценка Достоевским послереволюционной эпохи в Европе едва ли выглядела достойной внимания.

Жанр путевых заметок ведет свою родословную от XVIII столетия. Не только современники Достоевского, но и многие из его предшественников в первой половине XIX века считали необходимым рассказывать в печати о своих путешествиях – не только в Европу, но и в южную Азию, на Кавказ и в другие чужедальние края. Будучи публицистическим произведением, «Зимние заметки» Достоевского не укладываются в узкую тематику настоящего исследования, но дискурс их предисловия представляет интерес с точки зрения его сравнения с художественной прозой. Поэтому мы вкратце остановимся на нем. Это исследование будет нам полезно впоследствии, когда мы будем рассматривать «Дневник писателя» Достоевского и причины, по которым он пользовался (и не пользовался) предисловиями в своем творчестве.

I. «Зимние заметки о летних впечатлениях»

Ранее «Зимние заметки» становились предметом исследования, поскольку содержат обещания будущих великих романов Достоевского, поднимают интересные темы, включают биографические факты (куда ездил, что видел, с кем встречался и как это отразилось в его сознании)[51], а также идеи, которые давно связываются с дальнейшей жизнью и творчеством Достоевского (национализм, антизападничество, морализм и религиозные верования). Предисловие к ним, однако, предоставляет нам возможность взглянуть на это произведение в динамике, как на произведение, в котором запечатлен определенный момент времени, а не на то, что оно предвещает. Оно погружает нас в прямой авторский дискурс (по Женетту, это «аутентичное авторское» вступление). В этой глубоко личной форме обращения, когда авторская персона[52] адресуется непосредственно к читателям всех родов и видов, создавая иллюзию, будто со страниц книги мы слышим голос Достоевского.

Достоевский не чувствует себя совершенно комфортно, общаясь с читателями без посредников. Как следствие, он говорит ироническим тоном, оглядываясь через плечо и подмигивая, как если бы то, что он говорит, нужно было выслушивать с долей скептицизма. Именно об этом свидетельствует заголовок, который он использовал для своего предисловия. Оно озаглавлено («Вместо предисловия»). То есть это не предисловие, а некий его заменитель. О том, что же оно на самом деле собой представляет, каждый может догадываться самостоятельно. Прибегнув к уловке самоотрицания, авторская персона начинает говорить:

Вот уже сколько месяцев толкуете вы мне, друзья мои, чтоб я описал вам поскорее мои заграничные впечатления, не подозревая, что вашей просьбой вы ставите меня просто в тупик. Что я вам напишу? что расскажу нового, еще неизвестного, нерассказанного? [Достоевский 1973в: 46].

Первые