Тем не менее Владимир понимал, что не все непосредственно ему подчиненные земли сохранят верность при одинаковом подходе. Новгород заслуживал поощрения за поддержку. К тому же новгородская знать, отдав своего князя Киеву, имела право рассчитывать на замену. И Владимир отправил в Новгород своего дядю, Добрыню. Судя по всему, с княжеским титулом. По крайней мере, в списки новгородских посадников Добрыню не включали, в то время как княжеский новгородский список подчеркнуто начинается только с крещения Руси. Согласно летописи, Новгородом к началу XI века уже долго правили именно «князья», платившие дань Киеву. А Владимир «посадил» в Новгороде после захвата власти именно Добрыню, и никого другого. Летописцам XI и позднейших веков наличие иных, кроме Рюриковичей, князей, тем паче по пожалованию, казалось уже неким нонсенсом. И они просто обошли вопрос о титуле Добрыни. Итак, мы можем заключить, что княжеский холоп Добрыня Малкович в итоге достиг-таки самой вершины русской общественной лестницы, встав вровень со знатнейшими и владетельными представителями княжеского дома. Достойная плата за обеспеченные им успехи.

И в то же время отчасти и ссылка. Владимир не разделял, конечно, пренебрежения отца к Новгороду и новгородцам. Но Новгород все-таки стоял от Киева очень далеко, и сообщение велось не каждодневно. Владимир, вошедший (как ни считай) уже в возраст, разумеется, тяготился зависимостью от воспитателя. Вознаграждая Добрыню сверх его мечтаний, князь в то же время освобождался от его опеки. Насколько осознанно Владимир это проделал, мы судить не можем. Но в итоге оказался не только формальным, но и фактическим правителем своей новой державы.

После гибели Ярополка и с отъездом Добрыни свободным осталось место киевского воеводы. По обычаям того времени, само собой разумелось, что новый князь набирает дружину (пусть из тех же людей) заново. Следовательно, менялся и воевода. Свенельд сложил когда-то полномочия после совершеннолетия Святослава, оставшись при нем до последних злосчастных боев лишь «воеводой отчим». Добрыня, кормилец Владимира, являлся законным его воеводой в Новгороде, но теперь получил иное пожалование. Блуд же, пусть и предавший Ярополка, оставался воеводой убитого князя – следовательно, его время в этом качестве закончилось.

Киевским воеводой при Владимире стал некто Волчий Хвост – больше похоже на прозвище, а не на имя. Скорее всего, так и есть. В двух версиях Жития Владимира киевский воевода именуется иначе – Олегом. Это древнее родовое имя могло принадлежать только потомку Олега Вещего. А прозвище отражало давнее поверье о роде, из которого вышел тот, старый Олег, – будто прибывшие из-за моря «вещуны» умеют и превращаться в волков. Назначение Волчьего Хвоста было знаком для старой киевской знати, для уцелевших после войн Святослава дружинных родов. Ни одному из них Владимир зла не чинил. Приказав убить брата, он пощадил род Свенельда. Сын Свенельда Мстиша был хорошо известен в Киеве еще и после Владимира, и летописец специально указывает при упоминании Свенельда: «А он отец Мстишин». К рассказам-то Мстиши Свенельдича, как можно судить, восходят многие летописные предания о начальных веках Руси, где главным персонажем выступает его отец.

Что же касается Блуда, то он без дела не остался. Рогнеда сопровождала мужа в походе на юг. В том же 978 году у нее родился третий сын, названный – уже как обычно – славянским именем Ярослав. В качестве кормильца к новорожденному Владимир приставил Блуда. Должность почетная, хотя и несколько более низкая, чем прежняя. Насколько был удовлетворен (и одарен помимо назначения) Блуд, неизвестно. Однако Ярославу он оставался верен до самого своего конца, а суждено ему было пережить Владимира. Должность кормильца означала в будущем должность воеводы при молодом князе, пусть на тот момент и не при наследнике киевского престола. Но Блуд уже знал, что престол сей занимают не только наследники.

Воспитание Ярослава, надо сказать, оказалось непростой задачей. Мальчик родился с легким вывихом правой ноги и долго не решался ходить из-за боли, вызванной первыми попытками. Чтобы пестовать «сидня», от бывшего воеводы требовались и сочувствие, и умение. То, что он остался рядом с Ярославом и по его возрастании, доказывает – всем этим Блуд, как бы ни рисовала его летопись, обладал.

Как было сказано, Владимир милостиво и даже благожелательно обошелся с киевской знатью, потомками древних варягов. Но одно дело – ославянившиеся Свенельдичи и Ольговичи, и другое – варяги новопришлые. С ними Владимир повел себя не слишком любезно, давая понять, что эпоха «находников» на Руси завершилась. Впрочем, виноваты были сами наемники.

После гибели Ярополка норманнские вожаки заявили Владимиру: «Это наш град, и мы взяли его. Так что хотим взять с них откуп, по две гривны на человека». Владимир, еще не обустроивший новое княжение, с кажущейся готовностью ответил: «Подождите, пока вам соберут куны, – месяц». Неизвестно, собирал ли что-то Владимир. Но варяги не получили ничего. Прождав больше месяца, они вновь пошли к князю.

Теперь ситуация была иной. Владимир заручился поддержкой киевлян и собрал новую дружину. К тому же начавшиеся набеги печенегов держали в боеготовности южнорусские ополчения. Поднимать смуту для наемников было уже очень рискованно. Получив твердый отказ в деньгах, варяги сказали князю: «Раз обманул ты нас, то кажи нам путь в Греки». В ответ прозвучало только: «Идите».

Владимир с легкостью отделался от назойливых наемников, но не желал полностью отказываться от варяжской силы. Отпустив всех, он затем отобрал среди варягов некоторое число «мужей добрых, храбрых и мудрых». Таким он «раздал грады» в кормление. Тем самым он обеспечил себя беззаветно преданными наместниками, на благо центральной власти и всему огромному княжеству.

Прочие варяги в июле 978 года покинули Киев и направились к Константинополю. Они рассчитывали наняться на службу к византийским императорам, братьям Василию и Константину. Выходцы со скандинавского и русского Севера привечались в Царьграде, в «Цесарском граде» как надежные и сильные воины. Постепенно при дворе византийских императоров складывался особый варяжско-русский корпус. Впрочем, служило в нем пока больше именно русских, чем скандинавов, и всех пришедших по пути «из варяг в греки» ромеи общо именовали «росами» или «тавроскифами».

Владимир, однако, не удовлетворился самим уходом варяжской дружины. Он решил перекрыть им саму возможность возвращения. Вперед варягов он отправил в Царьград свое посольство. Оно передало послание князя старшему императору Василию: «Вот идут к тебе варяги. Не думай их держать в граде, чтобы не сотворили тебе во граде опять зла, какое здесь сотворили. Но расточи их врозь, а сюда не пускай ни единого». Императоры выполнили просьбу русского князя – она выглядела разумно, поскольку норманны действительно славились своими разбоями по всей Европе. Особого «зла» в Киеве им, кажется, благодаря ловкости Владимира так сотворить и не удалось – но в Константинополе едва ли об этом знали. Кроме того, Византии, постоянно воевавшей на два фронта – с арабами и с так и не покорившимися болгарами, – с Русью требовался прочный, ничем не омрачаемый мир.

Проводив наемников, Владимир все же продолжал, как уже сказано, держать выходцев из Скандинавии у себя на службе. Среди них выделялся княжеский воспитанник Олав Трюггвасон. Первые годы княжения Владимира в Киеве молодой норвежец процветал. Отличившись при завоевании стольного града, он обрел новые княжьи милости и укрепился в своем положении любимца княгини. После победы Олав вернулся на Север и, обосновавшись в Новгороде или Ладоге, совершал оттуда набеги на прибалтийские земли. Теперь у него действительно был собственный корабль – и опытные воины-наставники, следившие за юным «предводителем». Иными словами, Олав превратился в типичного «морского конунга», родовитого викингского вождя.