В последнее время Наташа наладилась выходить на улицу в бесформенном сером пальто, купленном по случаю на толкучке, с оренбургским платком на голове. Пробовала носить темные очки, но они настолько нелепо выглядели в сочетании с платком и прочим, что от этой идеи пришлось отказаться. Тогда Наташа стала с азартом работать над изобретением особого рода набора косметических средств, с помощью которого можно было бы загасить цвет кожи лица, сделать бледнее губы… Тени и густые кремы позволяли ей изменить пропорции лица, вернее, их восприятие. Что-то удлинить, что-то как будто укоротить. О, художник-колорист много чего может сделать с помощью правильно подобранных смесей! Наталья все более совершенствовалась в этом оригинальном искусстве, достигая поразительных результатов в «приглушении эффекта», как она это называла. Наконец удалось ей разыскать и большие уродливые тяжелые мужские очки, в которые знакомый глазник вставил стекла без диоптрий. Теперь и глаза в значительной мере были «погашены».

Когда в таком виде ее однажды встретила Ирка, она была скандализована.

— Что это, как это! — кричала она на всю улицу. — Где ты взяла эту гадость? Нет, мамочки, что ж это такое деется! Ой, держите меня!

Наталья умоляла ее не кричать. Прижимала палец к губам. Оглядывалась. Говорила, да тише ты, Ирка, тише, так надо!

— Ты же раньше никогда косметикой не пользовалась! С какого же перепуга теперь ты за это взялась!

Никакого перепуга, уверяла ее Наталья, ну вот, просто решила попробовать.

— Ты в зеркало хоть смотрела? — продолжала допрос Ирка.

Наталья отвечала, что да, конечно, перед зеркалом она как раз этот грим и наносила.

— Но ты представляешь, как ты себя изуродовала? — вопрошала оскорбленная в лучших чувствах Ирка.

Наталья хотела было откровенно объяснить подруге смысл операции, но осеклась, испугалась, что Ирка неправильно поймет, рассердится, пожалуй. Скажет, сузив глаза: вот как, значит, ты считаешь нужным себя изуродовать, прежде чем спускаться со своих небес в мир простых смертных? Ну, или что-нибудь в этом роде.

Наталья слукавила, стала бормотать что-то невнятное про отсутствие опыта, про неумение пользоваться косметикой.

— Так у тебя же подруга — консультант по красоте! Чего же не посоветоваться, или признаваться стыдно? Я тебе давно говорю: пора, пора уже тебе переселиться в ХХ век!

А потом еще долго осматривала Наташу с разных сторон, все не верила своим глазам, озабоченно цокала языком и вертела пальцем у виска.

— Ох, беспокоюсь я за тебя, подруга, совсем ты… того…

Но желаемый эффект в значительной степени был достигнут: в таком виде без очереди никуда не пропускали и, главное, не приставали на улице, не просили дать телефончик. Правда, Наташино эстетическое чувство эта косметика все-таки оскорбляла. И что еще важнее — возни с ней было — часа на полтора. И еще добрых полчаса уходило на снятие грима по возвращении. А потому прибегала Наталья к такой маскировке не так уж часто — в основном перед походом на рынок или в продмаг. Даже в прачечную в таком виде не осмеливалась ходить — обязательно узнает кто-то из соседей, и будут потом кости перемывать за спиной. Но до прачечной это был короткий рывок — раз, и там! Никто не успевал уставиться воспаленным взглядом. Но пакеты с бельем иногда бывали тяжелыми. И так вот остановилась она один раз на скамеечке передохнуть — и соответственно, возник в ее жизни Семеныч, на которого зря ушло столько часов и дней. Столько золотого времени было упущено! Столько цветовых идей не реализовано… Сначала Наташа думала: вот, не успела надеть защитного грима, и пожалуйста — приклеился старикан. Но когда вся комедия благополучно завершилась изгнанием хитрована, только тогда до нее дошло: грим не помог бы, наоборот, с серой мышкой был бы Семеныч еще наглей и действовал бы решительней. А Наталья, наверно, сильно удивилась бы появлению поклонника, для которого внешность не имеет значения. И в итоге, возможно, была бы податливей, и неизвестно чем бы все закончилось. Может быть, спасительное анонимное письмо пришло бы слишком поздно. А так, спасибо анонимщице — удалось от Семеныча с его квадратным затылком избавиться.

А вот другие-остальные стали проявляться, причем иногда при довольно-таки удивительных обстоятельствах. Однажды вечером, часов около девяти, раздался звонок в дверь. Наташа, наученная горьким опытом, не открыла ее сразу, а задала вечный русский вопрос: «Кто там?»

Сначала в ответ раздалось лишь мычание, показавшееся Наташе мучительно знакомым. Пришлось вопрос повторить. Потом — даже прибегнуть к угрозам. «Я сейчас милицию вызову!» — сказала она. И вот тогда только в ответ послышалась членораздельная речь.

— Не надо, не надо вызывать милицию! — прозвучало из-за двери.

— Это почему еще? — Наталья теперь только делала вид, что сердилась. На самом деле она еле сдерживала смех, поскольку догадалась, кто к ней пришел.

— Потому что милиция уже и так здесь! — доложил участковый Мыскин — а это был именно он.

После исторического эпизода с позированием и раздеванием участковый исчез из поля Натальиного зрения. И она даже надеялась, что навсегда. Что он последовал за своим предшественником — попросил перевести его куда-нибудь, а то и вовсе уволился из органов внутренних дел. И вот теперь, несколько недель спустя, к ее великому удивлению, Мыскин снова стоял на пороге ее дома.

Бормоча «черт его знает, что такое», Наталья открыла дверь, твердо намереваясь отказать участковому от дома, то есть настоятельно рекомендовать ему не появляться больше в ее квартире. Она была даже готова прибегнуть к сильному средству — напомнить Мыскину о позорных обстоятельствах его последнего визита. «Как вам не стыдно смотреть мне в глаза после того, что произошло? — собиралась сказать она. — Вам же лечиться надо от вашего извращения, а не по квартирам одиноких женщин ходить!»

Но, увидев участкового, Наташа не смогла удержаться от смеха. Мыскин был одет в штатское, в нелепо сидевший на нем мятый полосатый костюм — казалось, он сшит из бумаги… А в руке, висевшей как плеть вдоль худого кособокого туловища, он сжимал букет остро дефицитных в это время года хризантем. Шикарные цветы странно контрастировали со всем его обликом. Прибавьте к этому мучительно виноватое выражение несуразного лица… В общем, пришлось впустить бедолагу в квартиру.

«Извиняться пришел», — догадалась Наталья. И, видимо, оказалась права. Хотя стопроцентной уверенности ни в чем не могло быть, поскольку артикулировать цели своего визита Мыскин не смог. Нанизывал слова («в прошлый раз», «ну в общем…», «как это вышло…», «никогда до сих пор…»), и о смысле надо было догадываться по виноватому тону.

Так или иначе, но стало Наталье жаль Мыскина, и она усадила его пить чай с очередными, кем-то оставленными конфетами. Хризантемы же поставила в индийскую, привезенную из Москвы вазу. Они очень украсили комнату, которая преобразилась, стала нарядной. От цветов на стену падала таинственная тень, а золотой электрический свет играл на листьях удивительным образом. Мыскин поглядывал на букет с гордостью — знай наших! Наташа тоже не могла на них налюбоваться.