— Но она ведь в два раза меньше, и в ней нет гардеробной!

Принцесса невозмутимо смотрела на нее — я еще раз восхитился тем, как умело она скрывает свое раздражение.

— Когда Кит уедет, вы сможете переселиться в «бамбуковую» комнату.

— Кит? Кажется, вы говорили, что его зовут Крисмас[2]!

— Его зовут Крисмас. Он родился в рождественское утро. Ну а теперь идемте завтракать. Ленч давно уже на столе.

И принцесса решительно выпроводила свою золовку в коридор. Секундой позже она еще раз заглянула в комнату.

— Оставайтесь здесь, пока она не уедет! — сказала принцесса. Это был отчасти приказ, отчасти мольба.

После ленча мы с Литси и Даниэль отправились наверх, в мою комнату, сделавшуюся яблоком раздора, чтобы взглянуть на бланк. Литси предложил заключить пари на то, что Беатрис выкинет меня из этих апартаментов самое позднее завтра к вечеру.

— Видели, какие убийственные взгляды метала она в вашу сторону за ленчем?

— Еще бы!

— А все эти тонкие намеки относительно хороших манер, уважения к старшим и прочего?

Принцесса вела себя так, словно ничего не слышала. Она расспрашивала Беатрис о здоровье, о ее собачках и о том, какая погода бывает во Флориде в феврале. Ролан де Бреску завтракал у себя наверху. Такое бывало часто. Я не сомневался, что он еще и забаррикадировался. А принцесса мягко, но решительно защищала все подступы к его комнате.

— Вот этот бланк, — сказал я. Я вытащил его из-под своих трусов и вручил Литси. Тот уселся на удобный стул у окна и принялся внимательно читать бланк. Он обладал врожденной представительностью и скрытой силой. Он нравился мне и внушал страх — из-за Даниэль. Но, несмотря на эти противоречивые чувства, в целом я доверял ему — он выглядел человеком добродушным и толковым. Мы с Даниэль подошли к нему. Через некоторое время Литси поднял голову и нахмурился.

— Во-первых, — сказал он, — это не прошение о лицензии на изготовление и экспорт оружия. Вы уверены, что это именно та бумага, о которой говорил Нантерр?

Я поразмыслил, припоминая.

— Насколько я помню, адвокат Джеральд Грининг сказал, что это официальный бланк предварительного прошения о выдаче лицензии. Я так понял, что это именно та бумага, о которой Анри Нантерр говорил принцессе на ипподроме в Ньюбери.

— Так вот, никакое это не прошение. Это обычный бланк, который любой может использовать для составления всякого рода контрактов. — Он помолчал.

— Вот, например, в Англии в любом магазине — канцтоваров можно купить готовый бланк завещания. В нем уже стоят все официальные формулы, подтверждающие, что завещание законно и действительно. Остается только вписать в пустые места то, что вы хотите оставить своим наследникам: автомобиль, там, или дом. Самое важное — именно то, что вписано в пустые места. Ну вот, эта бумага — из того же разряда. Здесь напечатаны официальные формулы, так что, если она будет подписана и должным образом засвидетельствована, это будет официальный документ.

Литси взглянул на бумагу.

— Конечно, сказать, что именно Анри Нантерр вписал в пустые места, невозможно, но, подозреваю, здесь просто говорилось о том, что стороны, поименованные в контракте, согласны с содержанием прилагающихся документов.

Полагаю, этот договор должен был быть приложен в качестве первой страницы к пакету документов, в которых будут содержаться всякие данные о производительности фабрики, оптовых ценах за рубежом, предварительных заказах и видах производимого оружия. В общем, все подробности. Но этот простейший договор с подписью Ролана придаст силу всему пакету документов. Любое официальное учреждение примет его всерьез, он будет считаться выражением воли Ролана. Имея на руках этот контракт, Анри Нантерр сможет немедленно подать прошение о выдаче лицензии.

— И получить ее, — сказал я. — Он в этом абсолютно уверен.

— Да.

— Но ведь дядя Ролан всегда может сказать, что его заставили подписать этот документ силой! — возразила Даниэль. — Он может отказаться признать его, разве не так?

— Аннулировать прошение достаточно просто. С контрактом дело обстоит куда сложнее. Ролан может заявить о том, что ему угрожали и докучали настойчивыми требованиями, но суд вполне способен решить, что, раз уж он сдался, идти на попятный поздно.

— А если он все-таки добьется того, что контракт аннулируют, — задумчиво заметил я, — никто ведь не помешает Анри Нантерру начать все сначала. И так будет продолжаться, пока месье де Бреску не подпишет контракт заново.

— Но ведь теперь контракт должны подписывать все четверо, — сказала Даниэль. — А если мы скажем, что не согласны?

— Я думаю, что если твой дядя согласится подписать контракт, то и вы все тоже подпишете, — ответил я. Литси кивнул.

— Да, это лишь позволит оттянуть время. Но это не выход.

— А где же выход? — с тоской спросила Даниэль. Литси посмотрел на меня.

— Предоставьте это Киту, — улыбнулся он. — Даниэль рассказывала, что в том ноябре вы скрутили в бараний рог целую когорту весьма серьезных противников. Неужели вы не сможете сделать это теперь?

— Там ситуация была несколько другая, — возразил я.

— А что, собственно, произошло? — спросил Литси. — Даниэль не рассказывала мне подробностей.

— Одна газета развязала кампанию против моей сестры Холли и ее мужа.

Это грозило им крупными неприятностями: муж Холли тренирует скаковых лошадей, а в газете говорилось, что он находится на грани банкротства. Ну, и в конце концов мне удалось заставить газету напечатать опровержение и выплатить Бобби компенсацию.

— И еще этот жуткий папаша Бобби, — сказала Даниэль. — Расскажи про него, Кит.

Сейчас она смотрела на меня так, словно между нами все было по-прежнему. Я попытался скрыть, как меня тревожат наши пошатнувшиеся отношения, боюсь, мне это плохо удалось, — и принялся рассказывать.

— На самом деле, эти нападки на Бобби были нацелены против его отца, который пытался захватить газету в свои руки. Отец Бобби, Мейнард Аллардек, рассчитывал получить рыцарский титул, а газета стремилась скомпрометировать его. Этот Мейнард настоящий мерзавец и сильно отравлял Бобби жизнь. Ну, и... в общем, мне удалось от него избавиться.

— Каким образом? — с любопытством спросил Литси.

— Мейнард сделал состояние на том, что одалживал крупные суммы предприятиям, находящимся в сложном положении. Он выжидал, пока они встанут на ноги, а потом требовал деньги обратно. Владельцы так сразу вернуть деньги не могли, и тогда он забирал в уплату само предприятие и через некоторое время его перепродавал. Улыбающаяся акула глотала благодарных рыбешек с потрохами, а они понимали, в чем дело, только когда оказывались в брюхе.