Отец прекрасно понимал, что с ней происходит. И, наклонившись, сказал:

— Дочка… я хорошо знаю разорванную любовь, любовь в разлуке. И я сделаю всё, чтобы ты не повторила нашу с мамой судьбу. Но сейчас, пока нам угрожает опасность, постарайся отложить в своём сердце, в мыслях всё, что связано с Тристаном. До лучших времён. Они обязательно наступят, если всё это — настоящее. А настоящее проверяется только временем.

Разумом Ника это понимала. Но сердцем — сердцем она рвалась обратно, в его крепкие руки, в его объятия, к его поцелуям, которые ещё пылали на щеках, губах, шее… Полгода! Она не увидит его ещё полгода!.. Ей это казалось вечностью. И при одной мысли об этом крупные слёзы катились у неё из глаз сквозь сомкнутые веки. Она лишь надеялась, что новая и необыкновенная страна, навстречу которой она летела, станет для неё землёй тысячи открытий, что позволит ей хоть как-то усмирить, притушить полыхающее внутри чувство.

Над жёлтыми водами Токийского залива стояла дымка, словно вуалью прикрывавшая город. Казалось, его нет совсем — лишь мерцающие огни в тумане. В этом призрачном, таинственном городе им предстояло теперь жить. Они остановились на несколько дней в отеле «Нью-Отани» с его скрытыми в зарослях бамбука одноэтажными ресторанчиками, небольшими прудами с огромными карпами причудливых расцветок, маленькими водопадами и низкими карликовыми соснами. Этот контраст между стремящимися ввысь башнями отеля и скрытым от глаз тихим зелёным оазисом, расположившимся за ними, восхитил и впечатлил Нику.

Эта страна будоражила её воображение. Японская культура казалась ей неизведанным чудом. Её всегда манили загадочные иероглифы, истории о самураях, японские садики и ни на что не похожие обычаи. Нике казалось, что это неожиданное путешествие в Японию даёт ей уникальный шанс постичь Восток.

Но первые недели в Токио сбили её с толку. Как подступиться к этой закрытой, замкнутой на себя культуре? Ника бродила по паркам и улицам города. Внимательно изучала вывески, всматривалась в лица, слушала разговоры местных в маленьких суши-барах и душных лапшичных. В музеях она восхищалась шлемами, боевым убранством самураев. Как-то раз она даже уговорила отца сходить в японский театр кабуки. Шла пьеса автора XVII века Тикемацу, которого называли японским Шекспиром. Был рассказ о воине, возвращающемся домой, ждущей его жене, кознях феодала… Разворачивающееся на сцене завораживало, но понять всего Ника, конечно, не смогла. Эта культура хоть и пленяла, но оставалась чужой и закрытой.

Главное, ей казалось, что большинство японцев уже почти не проявляют особого интереса и любви к собственным традициям и истории. Они словно отринули её, по крайней мере, так казалось в Токио. Эта нация, давшая миру великих писателей и удивительных художников, ценителей природы и гармонии, окружила себя броской, на американский манер, рекламой, легко переоделась в европейские костюмы и ушла в многоэтажные офисные здания из стекла и бетона. «Неужели здесь совсем выветрился дух прошлого? Почему японцам так хочется мимикрировать под тех, кто бомбил их и кому была глубоко чужда их культура?» — размышляла Ника, изучая лица японцев в оживлённых торговых центрах, ресторанчиках, на заполненных людьми улицах.

Впрочем, иногда прошлое всё же выходило на свет — как гейши, встретившиеся ей в вечернем Киото. Выбеленные лица, алые губы, идеальные причёски с цветочными заколками, яркие кимоно. Каждая складка и каждый рисунок их костюмов были исполнены смысла, но не для Ники, которой казалось, что река подлинной японской жизни течёт мимо неё. Она просто рассматривала их — с удивлением и любопытством, стараясь, однако, смотреть не слишком пристально. Ей уже объяснили, что здесь это крайне неприлично и оскорбительно — долго смотреть на незнакомого человека. В Японии очень берегут чужие и свои личные границы, которые можно нарушить слишком настойчивым взглядом.

Ника уже знала, что расхожее представление о гейшах как о проститутках было примитивным стереотипом. Сложился он после Второй мировой войны. Тогда Япония была разрушена. Царила бедность. И многие японские девушки начали зарабатывать, торгуя своим телом. Американским солдатам и офицерам, наводнившим Японию, они, набивая себе цену, представлялись гейшами. Именно тогда и возникло понятие «гейша-гёрл», а в Америке утвердилось представление о гейшах как о проститутках.

Изначально предназначение гейш было совсем другим. Клан гейш был создан исключительно с целью обучения девушек различным искусствам — изящной беседе, танцам, пению, игре на различных инструментах и владению чайным церемониальным этикетом.

Манеру одеваться и держать себя гейши возвели в искусство — и Ника чувствовала безотчётное желание это искусство постичь. Она представляла, как входит в чайный домик, где её уже ждёт Тристан. Её разноцветное кимоно одновременно сковывает движения и придаёт им необычайное достоинство. Она садится перед ним и начинает чайную церемонию. Для неё несложно поддержать разговор и об истории Франции, о последнем романе известного писателя или об искусстве икебаны. Тристан с удовольствием пьёт чай, не отрываясь смотрит на неё, а её глаза светятся любовью.

Однажды, когда они гуляли по городу, Ника остановилась у витрины магазина, где продавали парики из чёрного нейлона, с позолоченными гребнями, деревянные сандалии — гэта и кимоно, — которые так манили её. На всём были ценники. Поначалу она не поверила своим глазам, когда увидела, что только кимоно стоит пятнадцать тысяч долларов, а ведь к этому ещё нужен пояс — оби, — достигающий в длину до четырёх метров! Это ещё несколько тысяч…

Она хотела сказать о своём удивлении отцу, который шёл со своим бизнес-партнёром следом за ней. Но в этот момент всё вокруг пришло в движение и улицу, да не только улицу, а, казалось, весь город огласил невероятный шум, мигание и гудки машин. Ника вцепилась в руку отца. Ей на долю секунды показалось, что под её ногами качнулась земля.

— Да, да, — улыбаясь, подтвердил японец, — это оно, землетрясение. Это совсем несильное, наверное, полтора балла. Поэтому у автомобилей сигнализация и среагировала. Видите, как плотно они у нас припаркованы. Вот и толкнули друг друга. Мы привыкли. Таких землетрясений у нас в год до 600 раз случается.

— Какой кошмар! И куда же вы бежите? Где прячетесь? — Девушка ожидала, что этот японец научит её главным навыкам в таких серьёзных ситуациях.

Ответ поразил не только её, но и Сергея.

— Японец никуда не бежит. Обычно мы приседаем и ждём судьбу…

— Как это? — настаивала Ника. — Надо же прятаться!

— Может быть, но только для того, чтобы ничего не упало сверху. А в квартире или доме лучше всего укрыться под столом или залезть под кровать… У нас было чудовищное землетрясение в 1923 году, когда Токио был полностью разрушен и бушевали пожары, которые сожгли все деревянные постройки. Но такие разрушительные катастрофы происходят раз в 75 лет.

— Но почему же вас не предупреждают заранее?

Японец слегка улыбнулся.

— Вот нас и предупредили. Раз в 75 лет.

Ника даже рукой взмахнула: