Более того! В работе «Социализм и алкоголь» Э. Вандервельде вообще писал, что «повсюду, где мы не имеем успеха, безраздельно царит алкоголь; он хозяйничает во всех округах, окрашенных на карте в черный или черно-белый цвет. Для того чтобы рабочее движение могло распространиться на эти округа, необходимо, чтобы это зло предварительно было уничтожено; следовательно, мы заинтересованы в его искоренении… Пьяницы, конечно, встречаются всегда, но алкоголизм, как привычка, распространенная во всех слоях населения, является продуктом капиталистического строя и исчезнет только вместе с ним…»

Хотя тот же Вандервельде в борьбе с капиталом видит водку и союзником рабочего класса: «Алкоголь иногда сразу придает трусам храбрость и робким смелость. Рабочий, который должен разговаривать со своим хозяином, с директором, с начальником железных дорог, выпивает для храбрости две-три рюмки; другой в беспокойное время или во время забастовки, прежде чем вступить в столкновение с жандармами, побывает в кабаке…», но уже потом, когда и хозяину скрутили руки, и директора повесили, начальника железных дорог кинули на рельсы, а жандарма расстреляли, вопрос о водке переходит в плоскость не столько политическую, сколько нравственную.

Насколько он нравствен, наш рабочий человек, и сможет ли он сказать «нет» тому, чему он с удовольствием говорил «да» в прежней жизни? И водка тут – оселок, мерило классовой сознательности.

«От пролетариата, – пишет Вандервельде, – должна исходить нравственная реформа, необходимая для того, чтобы обеспечить победу социализма над всеми проявлениями… деморализации, угнетающими рабочий класс. В этом, как и во всех остальных случаях, освобождение рабочих будет делом самих рабочих…»

Спасение утопающих – дело рук самих утопающих?

И все-таки в России были места, где пьянству ставили самые серьезные заслоны. Яркий пример – подмосковная Богородско-Глуховская мануфактура, принадлежавшая купцу I гильдии Захару Саввичу Морозову. В начале XX века он отстроил здесь одну из самых современных в мире Ново-Ткацкую фабрику, оснастив ее новейшими станками английского производства.

Накануне Первой мировой войны предприятия «Глуховки» обслуживали около 10 тысяч человек. Рабочие стекались сюда со всей Московской губернии. Для них Морозовы выстроили уникальный городок со знаменитым Черноголовским прудом, парком с разнообразными увеселениями и невиданной в округе растительностью.

Рядом размещались общежития для рабочих, лавки, магазины, больница, церковь, клуб приказчиков, библиотека, школы и училища.

Глава правления компании – Арсений Иванович Морозов предоставил льготные ссуды и лес под строительство собственных домов рабочим с большим трудовым стажем.

Зарплата тех, кто трудился на морозовских предприятиях, составляла до 20 рублей в месяц. Много, мало? Считайте сами. Фунт хлеба (409, 5 грамма) стоил 2 копейки, масла коровьего – 45 копеек, мяса – 18 копеек, а сахара – 16 копеек. На 10 копеек можно было сытно поесть, а на 30–40 копеек – даже и с хорошей выпивкой.

Однако Богородск (ныне Ногинск), будучи конечно же промышленным городом, никогда не был «пьяным» городом. Богородские рабочие, как сообщают современники, «отличаются благообразием и какой-то особенной степенностью в речах и поступках».

Трезвость жителей Богородска объяснялась не только тем, что «в городе повсеместно распространена грамотность», что имелось множество «разумных некабацких развлечений», а «большинство богородских рабочих живет там издавна оседло со своими семьями».

Секрет тут был проще простого. На предприятия, принадлежавшие староверам Морозовым, и набирались в основном староверы. А вера исключала потребление спиртного и табака.

Но то – староверы. А они для большевиков никакие не союзники. Пострашнее даже «белой» угрозы.

Как-то писатель Юрий Власов встретился с главой КГБ Ю.В. Андроповым.

«Он принял меня, чтобы порасспросить о выпущенной мной книге «Особый район Китая», – пишет Власов. – Юрия Владимировича интересовали выводы – насколько они подкреплены документами. Тогда он и обронил фразу, которую я храню в памяти и по сию пору…

– Вот наделаем колбасы – и у нас не будет диссидентов…

Есть сытость – свободы не нужно…»

Логика кремлевских правителей всех времен.

А вот застольный сюжет. «Микоян сказал Сталину, что в стране не хватает продовольствия, – пишет английский историк Монтефиоре. – Иосиф Виссарионович встревожился. Поглощая горы еды, он настойчиво спрашивал: «Почему нет продовольствия? Почему?» – «Спроси Маленкова, он отвечает за сельское хозяйство», – ответил Анастас Микоян. Едва он успел произнести эти слова, как Берия и Маленков, словно сговорившись, одновременно наступили ему на ноги под столом. «Зачем ты затеял этот разговор? – набросились они позже на армянина. – Это же бессмысленно. Все эти разговоры только раздражают Сталина, и он начинает ругать кого-то из нас. Ему нужно говорить только то, что он хочет услышать, чтобы повысить настроение. Такими разговорами можно только испортить ужин!»

Поскольку, по логике большевиков, производить водку «безнравственно», то она, водка, – единственный продукт, в производстве которого Сталин разрешает даже подчеркнуть отставание от царской России.

В графе «Во сколько раз продукция Наркомпищепрома СССР в 1936 г. больше продукции 1913 г.» против водки стоит нарочитый жирный прочерк.

Брошюра «Пищепромиздата» не скрывает: в царском 1913 году водки произвели намного больше, чем в советском 1936-м, – 113 418 тысяч декалитров против 67 659.

Что касается спирта, которого в 1913 году было выпущено 46 693 тысяч декалитров, а в советском 1936-м – 69 156, то тут для непонятливых подчеркнуто дополнительно, что хотя «по производству спирта Советский Союз занимает 1-е место в мире», но «рост производства происходил за счет увеличения потребления на технические нужды (47,4 % спирта расходуется на технические нужды, в том числе и на каучук)…»

Повторяем для плохо слышащих: на технические нужды, а не на внутреннее потребление. Мол, спирт – это спирт, а водка – это водка. И нечего, мол, воду тут мутить, путать карты.

Потому что, как пишут классики (повторюсь): водка – удел гниющего старого строя. Вот опять же рассказ Ф. Энгельса про очень трудную жизнь английского рабочего, который «приходит с работы домой усталый и измученный; он попадает в неуютное, сырое, неприветливое и грязное жилище; ему настоятельно необходимо развлечься, ему нужно что-нибудь, ради чего стоило бы работать, что смягчило бы для него перспективу завтрашнего тяжелого дня; его усталость, недовольное и мрачное настроение, вызванное уже отчасти болезненным состоянием, в особенности несварением желудка… Его потребность в обществе может быть удовлетворена только в трактире, так как нет другого места, где он мог бы встретить своих друзей…».

Не лучше с этим и в милой его сердцу Пруссии, где «водочная промышленность прусских юнкеров была создана буквально на деньги, отнятые у крестьян… Вся Германия была прямо-таки затоплена бурным потоком прусской картофельной сивухи. Пьянство теперь стало повседневно доступным даже самым неимущим людям…».