Звоню.

– Заранее прошу извинить за то, что задаю бестактный вопрос. Скажите, вам известно, кто был любовником вашей жены?

– Чего теперь скрывать, – по вялому, вязкому голосу чувствуется, что он выпил, и немало. – Снежаны нет. Не от кого таить грязные тайны. Да, я знаю, кто этот хлыщ. Хотел тогда, двадцать лет назад, изувечить подлеца, а потом подумал: зачем? Какой смысл? Жену все равно не верну… Записывайте. Про-куд-ни-ков Николай Николаич. Мне и адрес его известен, хотя Прокудников за это время наверняка куда-нибудь переехал. Такие подонки вечно мотаются от одной бабы к другой. Не жизнь, а малина…

* * *

Выпрямившись в своей коляске, он невидяще глядит в окно, за которым, на помрачневшей улице начинается дождь. И говорит вслух, хотя нет никого, кто бы мог его услышать:

– Прости, что снова – в своих мыслях – надоедаю тебе. После школы я никогда тебя не видел. Ни разу. Наверное, у тебя уже взрослые дети. Но для меня ты навсегда – строгая светлая девочка, которая не захотела стать моей. «И девушка в белой накидке сказала мне ласково: «Нет!»… Ну вот, опять! Не могу без цитат. Увы, мне, увы! Книжный червь-с. С детства благодаря книгам я уходил в иной мир, подальше от мерзостей этой вонючей земли, которую я с радостью когда-нибудь покину. Лишь тебя, единственную, буду помнить до самого смертного часа. Поверь, у меня не осталось ни малейшей обиды. Я не виню тебя. Наоборот: во мне только благоговейная любовь, только нежность, только признательность за то, что ты была в моей постылой жизни!

Я, никчемный калека, благословляю тебя!..

* * *

Конечно, я сумел бы найти телефон Николая Николаича Прокудникова самостоятельно, но предпочел обратиться к Пыльному Оперу, так и быстрее, и надежнее.

Позавчера попросил, вчера получил ответ, сегодня вечером встречаюсь с Прокудниковым Н. Н.

Он оказывается худым, долговязым, улыбчивым, шоколадно загорелым. И этот загар в сочетании с выгоревшими соломенными волосами и светлыми глазами вызывает сильное ощущение. Физиономия смазливая, актерская. Под пятьдесят мужику, а с первого взгляда видать: в молодости был красавчиком, покорителем сердец. Впрочем, и сейчас неплох. На нем рубашечка навыпуск цвета хаки, бежевые летние брюки и желтоватые дырчатые туфли. За вырез рубашки засунута дужка защитных очков.

Сидит себе, переплетя длинные ноги, – потасканный мачо с блудливыми зенками, в которых наверняка при виде бабы загорается тяжелое вожделение. Неотразимый плейбой, герой любовного романа. Такие являются женщинам в эротических снах.

Странно устроена жизнь. Столько убогих человечков, ни рожи, ни кожи, снимаются в кино, крутятся на телеэкране, их обожает публика, о них грезят девчонки. А адонисы вроде Николаши скромно трудятся сантехниками или экспедиторами-товароведами. Кстати, сам Николаша (насколько я уяснил из его туманных фраз) чем-то торгует помаленьку.

День не жаркий и не прохладный – в самый раз, градусов двадцать пять, голубое небо в крохотных облачках. Мы сидим на берегу пруда. Этим летом я столько времени провожу на самых разнообразных скамейках, что задница очугунела и стала нечувствительной.

Прокудников закуривает. Запах табачного дыма, волнующе щекоча мои ноздри, повисает в стоячем воздухе.

– Значит, Николай Николаич, у вас нет детей?

– К сожалению, моя жена бесплодна.

– А между тем у вас как минимум два внебрачных ребенка.

Он внезапно улыбается. Зубы у него желтоватые и неровные, наверняка в дуплах и пломбах – праздник для стоматолога.

– Я в курсе. Выходит, моя незаконная дочурка играла в театре «Гамлет и другие»?.. Признаться, впервые о таком слышу.

– Почему вы не женились ни на одной из женщин, которые родили вам детей?

– Я не создан для семьи. Пеленки, распашонки, счастливый ребячий визг – это не по мне. Возможно, страх перед брачными узами закодирован в моих сумасшедших генах… Постой-ка… Помнится из школьной программы… Это ведь, кажется, Печорин… как его?.. Григорий Саныч не женился потому, что ему нагадали смерть от злой жены?

– Вроде да.

– Значит, я – Печорин номер два.

– И все-таки в брак вступили?

– Ну, тогда мне было уже за сорок. Скажу откровенно, такого казанову, как я, может охомутать только железная бабища, а моя супруга – стервозина первостатейная, любого в бараний рог согнет. Я ее не боюсь, но – опасаюсь. А она страшится меня потерять. Так что мы с ней крепко-накрепко повязаны. По иронии судьбы, у нее не может быть детей. Впрочем, это и к лучшему.

– Не хотите узнать, как я на вас вышел?

– Ну-ну, любопытно.

– Я разговаривал с вашей бывшей любовницей Еленой Афанасьевной. И она (учтите, не раскрывая ФИО своего когдатошнего возлюбленного, то есть, вас) дважды подчеркнула: он убить Снежану не мог. И это зародило во мне кое-какие смутные догадки. Но догадок было множество, а мне необходима истина. А Елена Афанасьевна ни за что не соглашалась вас выдавать. В конце концов, договорись так: она назовет одно-два ключевых слова, которые, если я догадаюсь, наведут на ваш след. И она назвала эти слова: Дед Мороз.

– Ай да Ленка! – смеется Николаша. – Сколько ее помню, была большой выдумщицей. – И тут же удивленно разводит руками. – Но я, признаться, не понял, причем здесь новогодний старикан?

– Как известно, дочка Деда-Мороза – Снегурочка. Таким образом, Елена Афанасьевна намекнула мне, что ее прежний хахаль, отец ее ребенка – он же и папаша Снежаны. И, следовательно, дочка Елены Афанасьевны и Снежана – единокровные сестры.

– Погодите, – Николаша поднимает вверх указательный палец, – но ведь Снегурочка не дочка, а внучка Деда Мороза. Неувязочка вышла, гражданин хороший.

– Теперешние Дед Мороз и Снегурочка появились в двадцатом веке, во время большого террора – как мозолистый пролетарский ответ буржуйскому Санта Клаусу. А до октябрьской революции Снегурочка была дочкой Деда-Мороза и Весны-Красны. Почитайте пьесу Островского «Снегурочка». Или послушайте одноименную оперу.

– Век живи, век учись, – ухмыляется Николаша.

– Да, чуть не забыл… – достаю фотку Михиной мамаши, демонстрирую Прокудникову.

– Вам эта женщина знакома?

Его выгоревшие брови взлетают вверх, глазенки оторопело и шаловливо округляются.

– Господи! Да это же Нинка-толстушка!..

* * *

Впившись, как щупальцами, побелевшими пальцами в подлокотник, он кричит перекошенным ртом, задыхаясь, брызжа слюной:

– Проститутка, шалава, как ты смела лечь под него?!

Потом внезапно успокаивается, ошалелыми, безумными глазами озирает свою жалкую комнатку с розовыми обоями, и тут же на его лице появляется пристыженная улыбка.