Митя кубарем скатился с дерева и бросился через розовые арки к месту чаепития. Свободных стульев, как обычно, уже не было, но люди размещались на пестрых подушках прямо на теплой земле – погода еще позволяла. Несмотря на поздний час, гости не спешили расходиться, а, наоборот, все прибывали и прибывали. Маша и Катя только и успевали подносить свежие кексы, а Таша – заваривать новый чай из листьев смородины, чабреца и мяты.

– Эй, ты где? – завопил Митя, взглядом ища Ташу. Она попросила не называть ее на людях по имени, а как обращаться к тетке по-другому, Митя не знал, поэтому обходился коротким «эй».

– Что случилось? – не отрываясь от своего занятия, спросила Таша. Она никогда не реагировала мгновенно на детские вопли, будучи уверенной, что здесь с детьми ничего не случится. А спокойствие перед лицом любых жизненных ситуаций – это лучшее, чему она может их научить.

– Ничего. Просто я передумал! Я пойду завтра в школу, – отдышавшись, сообщил Митя.

– Вот и хорошо, может быть, там не все так плохо, как ты думаешь, – кивнула Таша. – Еще чаю, Григорий Антонович? – обратилась она к старику, доставшему из кармана мятый листок и очки, одна дужка которых была перемотана лейкопластырем. Несмотря на то что Григорий Антонович считал себя человеком современным, шагающим в ногу со временем, со старыми очками он категорически отказывался расставаться, несмотря на все уговоры Таши.

– А я бы ни за что не пошел на твоем месте, юноша, скукотища. Да и чему может научить эта неинтересная Татьяна Николаевна? Она же проста, как дерево. Это видно невооруженным взглядом, – покачал головой Антоныч, водружая очки на нос.

– Ой, молчи, дурак старый, научишь еще ребенка, – шикнула на него Клавдия Семеновна, беря с блюда уже четвертый кекс. И хотя главврач «Особняка» на прошлой неделе сделал ей личное внушение по поводу лишнего веса, отказаться от Ташиной выпечки было выше ее сил. Сколько там той жизни?

– Школа – это не цирк, она учит дисциплине! – припечатала она своего давнего оппонента.

– Школа – это не армия, она должна учить думать, – возразил Григорий Антонович. – Я вот тоже прогуливал, и ничего, человеком стал.

– Ой, я тебя прошу, – снова фыркнула Клава, проработавшая с Григорием Антоновичем бок о бок сорок лет, – ветеринаром ты стал, а потом и вовсе все ушами прохлопал. Не прогуливал бы, авось и не был бы таким дураком.

– Прохлопал или нет, не мне судить. И стал я в конце концов поэтом! – возразил старик. – А все потому, что во мне не убили любовь к поэзии!

– Любовь к искусству неубиваема, – возразил Григорию Антоновичу Степан Петрович, из новеньких, который, выйдя на пенсию, оставил детям квартиру в городе и переехал с женой на дачу.

– Вам бы, мужчинам, только малевать да стихи сочинять! А нам детей растить да за домом смотреть, – назидательно возразила Клавдия и обратилась к Таше: – Правильно я говорю? Что ты такое кладешь в эти свои кексы? Невозможно же остановиться. – Клавдия Семеновна доела последний кусочек, запивая его душистым чаем, и свернула разговор на интересующую ее тему: – Все-таки зря новенькая не захотела прийти.

– У вас новенькая? – живо поинтересовалась Тамара Сергеевна, жена Степана Петровича, все еще немного грустившая по бурной жизни в городе и страдающая от недостатка новой информации.

– Ага, – с готовностью кивнула Клавдия, глаза зажглись, все внимание было приковано к ней, как к единственной счастливой обладательнице новой информации. – Такая фифа, куда там! Выставила меня из комнаты, представляете? Актрисуля престарелая!

– Как это выставила? – удивился Григорий Антонович, откладывая в сторону листок со своей поэзией.

– Ну вот так: «Попрошу вас удалиться», – довольно похоже передразнила Клавдия Анну Ивановну.

– Может быть, она действительно актриса? Тогда нужно преподнести ей букет! – предложил Генрих Карлович, явившийся на чаепитие, как всегда, в военном мундире. Он выглядел инородным элементом в толпе сельских жителей, но его это, казалось, совсем не смущало, равно как и всех присутствующих, привыкших к причудам доброго старика.

– Какая прекрасная идея, Генрих Карлович, – с радостью поддержала его Таша, подливая ему в чашку свежий чай.

– Да оставьте вы человека в покое! Ей нужно несколько дней, чтобы прийти в себя, – возразила Светлана Фоминична, входя в сад. Митя едва сдержал вздох разочарования: соседка была одна.

Светлана Фоминична тяжело присела на место за столом, которое мгновенно освободила ей Катя.

– Плесни-ка мне чайку, Ташенька, а ты, Клава, не мели языком, – беззлобно проворчала соседка. – У меня вон девчонка два дня дома просидела, выходить не хотела, как мать уехала. А тут взрослого человека детишки сдали в дом престарелых. Кто ж тут побежит сразу чаи распивать?

– И надолго тебе девчонку привезли? – деловито поинтересовалась Клава, кладя на тарелку несколько своих любимых сэндвичей с огурцом. – Как, говоришь, ее зовут?

Когда Клавдия Семеновна только начинала ходить к Таше на эти ее «пятичасовые чаепития», бутерброды, или «сэндвичи» с огурцами, как называла их Катя, ужасно ее смешили. Разве таким можно наесться? Бутерброд – это толстый ломоть хлеба, с маслом и колбаской, желательно, сырокопченой. А это что? Еды на полпальца! Смех, да и только! Резать дольше, чем есть!

Но чем больше она ходила к Таше, тем лучше понимала: сэндвичи – это не еда. Это способ поддержать разговор и провести время в хорошей компании. Бутербродом что – наелся и все, двинуться не можешь, сидишь и перевариваешь, как удав. А эти крохотные сэндвичи можно клевать, как семечки. И чувствовать себя английской леди. Что Клаве было в корне чуждо, но отчего-то приятно.

– Николь ее зовут, Николь, сто раз уже говорила! – буркнула Светлана Фоминична, делая глоток пустого чая. Хорохорясь и бодрясь, она тем не менее переживала из-за внучки.

– Вот имечко-то, прости господи, – фыркнула Клава, – и надолго она у тебя?

– Пока на год, а потом посмотрим.

– А что ж, родной матери не нужна уже? – ехидно поинтересовалась Клава, игнорируя неодобрительный взгляд Генриха Карловича.

– Нужна, – огрызнулась Светлана Петровна, – просто Анжела на повышение пошла, большим человеком стала. А у таких как: рано утром ушла, поздно ночью пришла. Девочка с нянькой, не дело это. Родная бабушка всяко лучше. Тем более что и школа здесь неплохая. Поживет пока у меня.

Мужчины деликатно отвели глаза, делая вид, что полностью увлечены чаепитием. А Митя с трудом сдержал радостный вопль: значит, диковинная птица Николь будет учиться в их школе целый год? Она живет рядом, они смогут даже ходить вместе. И возвращаться. Пожалуй, он был единственным, кто не заметил гнетущей тишины, воцарившейся за столом.

– Кукушка твоя Анжелка. – Клава шумно втянула чай. – Сбагрила девчонку и пошла карьеру строить. Пусть потом не удивляется, если ее в «Особняк» сдадут. Эта моя соседка тоже, видать, карьеристка.