Под аркой мужчина опирается рукой на косяк, ноги подкошены. Будто выбрался из джунглей, рожа в туче растительности, плечи под лохматыми волосами, усы и борода до пупа. Торс голый, в грязи, штаны как после затяжного бомжевания, лоскуты висят голодными языками, ступни босые.

Рука, что упирается в стену, до локтя в перчатке из стальных пластин, вместо пальцев огромные плоские когти, каждый словно кривой кинжал, наверное, такое оружие было у каких-нибудь средневековых ассасинов или рыцарей тайных священных орденов. Если б не штаны, смотрелось бы эпично.

– Новичок, – сказал Борис. – С оружием повезло. А со шмоткой не очень…

Внешне ровесник Бориса, даже старше, хотя, наверное, из-за бороды и усов. Пьяная поза настораживает. Но ран не видно. Что с ним? Убегал от монстра? Выдохся? Борода блестит, чем-то промочена. Человек приподнимает голову, та выплывает из тени, как луна из-за облака, в его глазах что-то не то, но что, не пойму, слишком далеко.

У рта пена, и до меня дошло: влага на бороде – слюна!

– Бедняга, – вздохнул Борис. – Мужику не повезло еще раньше.

– В чем? – спросил я, глядя на Робинзона.

Мужчина оттолкнулся перчаткой от стены, лязгнули когти, фигура бредет на нас, но ее повело наискось, бородач прилип руками и туловищем к стене напротив, мычит как пьяный.

– Что ему нужно? – спросила Катя на грани истерики, арбалет готов плюнуть стрелу.

– Уже ничего, – вздохнул Борис снова, жалости в голосе стало больше.

Мужчина вновь оттолкнулся, плетется к нам, его шатает, скоро шмякнется, но все же не падает, в таком вот алкашном стиле разбег, несется на нас, рычит, губы дрожат, с них брызжет, когти блеснули в замахе.

Катя вскрикнула.

Прицелился мужик хреново, не в меня, не в Бориса, а в щель между, нам ничего не стоило отшагнуть в разные стороны, бомж-берсеркер пронесся мимо, споткнулся, улетел далеко вперед, грохнулся, инерция протащила по ковру обломков, я поморщился – наверное, так чувствует себя морковь на терке, – и вояка замер.

Но его локти тут же вздыбились, хрипение, бульканье, хрюканье, как из напившегося в зюзю, мужик от пола медленно отжимается, встает на четвереньки.

– Он что, пьяный?! – крикнула Катя.

Борис качает головой.

– Зомби.

– Кто? – переспросил я. – Живой труп, что ли?

– В каком-то смысле.

Тот, кого Борис назвал зомби, кое-как распрямился, шатается, косой круговорот к нам, вижу глаза, испуганно ахает Катя. Глаза его закатаны, лишь белки в красных сетках, во рту пузырится пена.

– Помнишь, я рассказывал, Влад, – говорит Борис, – иногда новички переносятся в Руины уже мертвыми.

– Помню…

– Так вот, бывает хуже. Иногда новички переносятся сошедшими с ума. Причина, как и в случае с мертвецами, известна только Арху. Безумцев даже больше, чем трупов. Что-то у него в мозгу переклинило, и назад не вернешь. Есть лишь один способ помочь…

Зомби пошел на нас, мычание перешло в рык, когти заскрежетали друг о друга.

Я посмотрел на Бориса с надеждой.

– Сделаешь ты?

Борис взирает на психа как бог, который видит будущее созданных им муравьев, копошащихся под ногами, как свою ладонь.

– Считай, уже сделали за нас.

– Кто?

Зомби замахнулся перчаткой, но вновь спотыкается, падает. Долететь до пола не успел, из плиты, которую накрыла его тень, выстрелили во все стороны пики, у меня чуть сердце не выскочило, крик Кати. Мужчина замер в воздухе в позе распятого осьминога, насаженный на пики. Ручейки крови дружно побежали не только по шипам гигантского репья, но и внутри них, как по носам комаров, к корню – тот, наверное, под плитой.

Торчу как столб.

– Какого…

Борис прячет клинок в ножны.

– Это убьеж.

Тело зомби просело, шипы вылезли из спины, перчатка болтается.

– Ага, – торможу я. – Убьеж, значит…

Катя, что странно, не начала трястись в истерике и верещать. Подошла ко мне вяло, искаженная мордочка уткнулась мне в жилетку, я приобнял, не выпуская пистолет, взгляд мой прикован к адскому кусту, плечо потеплело от Катиных слез. Знаю, ей страшно, натура такая, пугливая, но бояться устала, душевных сил уже нет – лишь горечь.

Борис подошел к кусту, когтистая перчатка соскользнула с мертвого предплечья в живые ладони, пальцы вертят в лучах скупого света перед носом Бориса.

– Вещица знатная!

Кидает мне.

Свободной кистью ловлю. Едва удержал, тяжеловата, зараза. Хотя да, вблизи красивее…

Я ткнул подбородком в бутон кошмарных игл.

– Эта тварь была тут, пока мы отдыхали?

– Само собой, – ответил Борис.

– Почему не проткнула нас?

– На эту плиту вы не наступали.

– А если бы…

– Я заметил сразу, такие плиты в характерных дырках и трещинках от предыдущих выбросов. Если что, я бы предупредил.

Что ответить, не знаю. Спасибнуть было бы логично, но глупо. Борис спасал наши шкуры столько, что «спасибо» магический эффект утратило.

– Тут еще видимость более-менее. Бывают коридоры с туманом, пол не разглядеть, убьежей в таких местах целые плантации.

– Убьежик в тумане, – хмыкнул я мрачно.

Вновь пауза. Поглаживаю волосы Кати кулаком, что стиснул пистолет, Катя почти успокоилась.

Слышу какой-то всеобъемлющий гул, тот медленно нарастает…

Вскоре пришлось бежать, на запах крови слетелся комарой. Оглядываясь на бегу, я видел, как серые реки насекомых хлынули волнами сразу с трех коридоров перекрестка, убьеж с добычей исчезли мгновенно в жужжащем киселе. Я пустил Катю вперед, стальная перчатка села мне на руку, пластины распирают сумрак сотнями лучиков. От комаров перчатка спасти не может, но с ней я тверже, словно паладин, несущий бремя ради высшей цели, а не просто выживающая в канализации крыса.

Бежим долго, хлопают Катины ладошки, давят комаров. Гул за спиной в итоге стихает, останавливаемся. Серая летучая каша в конце каменной трубы колышется на месте, как призрак из глубин загробного царства, а затем, наверное, туда и возвращается…

– Повезло, – сказал Борис.

– Да уж, – говорю, – если б накрыла эта туча…

– Повезло, что не встретили комарока.

– Кого? – не поняла Катя.

– Хозяина комароя. Засранец еще тот… За десять лет охоты на местных тварей я ни разу не смог его завалить. Наоборот, всякий раз он чуть не вонзал в меня нос.

Я сжал бронированный кулак, когти лязгнули, высекли искры.