Итак, «Братья Пэрэдайз» (а звали их, кстати, Питер, Пол и Филип) сочинили и поставили еще одну пьесу, завершение которой я увидел в амбаре. На этот раз в качестве воспитательного сюжета была выбрана история Иуды Искариота, предавшего нашего Спасителя. Зрителям был предложен печальный рассказ о тридцати серебрениках, вероломном поцелуе в саду, об одержимости предателя и о том, как он повесился на старом сухом дереве. Как я понял, с задачей своей трио справилось прекрасно, особенно удалась им последняя сцена. По словам Уилла Фолла, вышло весьма реалистично. А для неискушенных работников поместья, думаю, эффект оказался ошеломляющим, поскольку они были лишены тех способов приятного времяпрепровождения и развлечений, к которым прибегали лондонские жители, а именно: регулярно посещать публичную казнь через повешение и, если повезет, казнь предателей.

Выждав паузу, для эффекта выдержанную после сцены повешения Пола Искариота-Пэрэдайза (вновь нацепившего рыжую бородку), Питер, предводитель этой благочестивой троицы, шагнул вперед и, как и в Солсбери, принялся за очередную поучительную проповедь. Снова он звал нас на пуританский манер «братья и сестры», хотя истинные пуритане никогда не снизойдут до таких вещей, как театр и драма, даже если речь идет о постановке библейского сюжета. Я не совсем разбирал, о чем толкует этот святоша, но кое-что мне удалось уловить: он обличал жадность и тягу к накоплению богатства, скупость и зависимость от презренного металла, и, на всякий случай для полного понимания, скряжничество и роскошь. Искариот искушаем был тридцатью серебрениками! Узрите, в какую бездну отчаяния повергла его жажда наживы! Прочь, алчность! Да не будете вы одержимы скупостью и жадностью! Грядет день, когда богато погонят из его замка и место его займет неимущий! Пока лились эти речи, я думал: как и предыдущая «проповедь» на рыночной площади, нынешняя звучала в слегка бунтарской манере. Знал ли Элкомб, более того, знала ли сама леди Пенелопа, что святоши-лицедеи, злоупотребив ее покровительством и великодушием, пустились в еретические нравоучения о вреде богатства и собственности, здесь, на окраине ее же владений? Это к счастью, пожалуй, что большая часть глубокомысленных идей Питера-проповедника не дошла до умов собравшихся вокруг. В конце концов, интересы их ограничивались лишь эффектной сценой самоубийства Иуды. Но, как бы то ни было, старший Пэрэдайз, с его белой густой бородой и суровыми бровями, был сильным оратором, хотя, возможно, сам о том не догадывался. Он буквально рокотал, подобно могучим раскатам грома. Полагаю, силы физической ему так же было не занимать, как и его братьям. У меня уже был шанс убедиться в том, что братья могут за себя постоять: достаточно вспомнить, как «Каин» заехал дубиной крестьянину Тому и потасовку, развязавшуюся после.

И еще меня интересовало, дошли ли до Пэрэдайзов слухи о смерти Робина и не использовали ли они это под шумок для собственной выгоды. Но даже если так, мог ли я обвинять их в подобном поступке? Это в природе актеров всех времен и народов – ловить момент, оставаться на плаву, на гребне волны сиюминутного, которая несет их к успеху.

С другой стороны, слишком уж гладенькое выходило совпадение: повесившийся безумец в лесу и выбор Пэрэдайзами истории про Искариота.

Если только Робин повесился сам.

Визит к Сэму лишь умножил мои сомнения, так и не дав ответа на волновавший меня вопрос. С целью получить хоть какую-то ясность я решил осмотреть место, где нашли тело лесного дикаря. Дерево я нашел быстро – земля вокруг него была сильно истоптана. Нужная ветка тоже сразу бросалась в глаза – длинная, ровная и относительно низко расположенная. Обрубок веревки до сих пор свисал с нее.

Было тепло, но у меня мороз пробежал по коже.

Ничто из того, что я здесь видел, не подтверждало моих подозрений. Но и не опровергало их. И вся беда в том, что я бессилен был что-либо сделать с этим, Уверен, Ричард Синкло и Томас Поуп выслушали бы меня с пониманием и сочувствием, но вряд ли смогли бы помочь, даже если бы очень хотели. В поместье мы не имели никакого веса, оставаясь лишь гостями, которым к тому же заплатили, дабы они отыграли представление. Поэтому, что бы ни творилось во владениях Элкомба, нас это никоим образом не касалось. А самоубийство чудака из чащи, даже если оно произошло при весьма странных обстоятельствах, вскоре, несомненно, забудется, тем более накануне такого важного события, как свадьба наследника.

Но, похоже, с последним как раз были проблемы. Многочисленные слухи о том, что Робина вздернули лесные духи и прочая нежить или что его душу прибрал к рукам сам Старый Ник, не только не утихли, но в час, когда сердцам и помыслам жителей Инстед-хауса следовало быть обращенными к грядущему бракосочетанию Генри и Марианны, активно препятствовали этому, привлекая к себе слишком много внимания.

Кто-то из господ, надо полагать сам лорд Элкомб, пришел к выводу, что пора поставить точку на истории с кончиной лесного дикаря, и посчитал нужным прибегнуть к помощи со стороны, чтобы окончательно прояснить ситуацию.

Это обнаружилось следующим утром, причем довольно неожиданным путем. Решив исследовать восточную часть поместья, я прогуливался недалеко от маленького озерца, отблеск которого мы видели, когда подходили к Инстед-хаусу. На водной глади отражался солнечный свет. Я думал, вырыли ли этот водоем для Элкомба или его сотворила сама природа, а дом лишь был построен в такой удобной близости от воды?

Шутки ради я попробовал представить, что земля вокруг принадлежит мне, но для моего разленившегося разума это оказалось непосильной задачей. И было из-за чего лениться. Здесь нас кормили так щедро, что в сутки на трапезу мы тратили времени в два раза больше, чем привыкли. К тому же до свадьбы и представления оставалось еще несколько дней. Так что я бродил гут, слегка подавленный, с томиком в руке, и размышлял о Гамлете мастера Шекспира, который тоже бродил по пышным покоям замка, с томиком в руке, но куда более подавленный, чем я.

Роль Лизандра я знал безупречно. В Лондоне я бы лихорадочно зубрил свои реплики накануне представления, а потом для представления, которое должно состояться послезавтра, и, конечно, для того, что будет еще на следующей неделе. Но здесь, в провинции, торопиться было некуда. Поэтому, за неимением никакой работы, мысли мои походили на пушинки чертополоха, попавшие в завесу влажного тумана. Ухаживать мне тоже было не за кем, хотя, признаюсь, я начал подумывать о том, а не завести ли здесь пассию, как это сделали некоторые из моих друзей.

Провинция есть провинция.

– Мастер Ревилл!

Я обернулся и увидел девушку, направлявшуюся ко мне по зеленому газону.

Сердце мое заколотилось, и я почувствовал, как у меня внутри все сжалось. Позже я не смог бы поклясться, что не думал о ней в тот самый миг или что ее появление меня не удивило.

– Мастер Ревилл! – позвала девушка еще раз.

Из-за крохотных полей ее шляпки ей приходилось прикрывать глаза рукой, чтобы лучше видеть.

Я улыбнулся, едва она приблизилась. По крайней мере я надеялся, что улыбаюсь. Если честно, я немного разволновался.