Я вот ворую постоянно, но у меня работа такая, в торговле, это обороты, если ты не воруешь, ты нарушаешь логику, вся система к чёрту летит. Я его, – она показала на Ю., – в это вообще не впутываю – он ничего в воровстве не понимает, слава богу. И опять же, у него что, дети банки после молока вылизывали?! Лебеду ели? Не было такого. Коля – совестливейший человек, он не может бросить детей. Он мне сразу сказал: Земфира, прости. Делай со мной что хочешь, жену я не люблю, но семью не оставлю. Деревенские они все такие, с твердой основой…

А я ему говорю: милый, не в этом дело! Не в этом! Я на тебя сразу глаз положила, все сидят как дундуки, про шмотки, машины, дачи разговоры, а он, он же – орёл! Он как хватил по столу кулаком и говорит: «Эх вы! Никто и не скажет: „Я вас любил. Любовь ещё, быть может, в моей душе угасла не совсем…“» Ну и так далее. А дура его вскочила, стала подхохатывать: видите, мол, какой чудик! А я прямо заплакала – уж и не чаяла мужика в своей жизни встретить. А мой, он же проницательнейший человек, он сразу засёк, по дороге домой говорит мне: «Ну, уже по уши втяпалась?» Сколько он от меня перетерпел, потому что да, были у меня романы, вся эта чепуха полураспутная – это ж всё от отчаянья, но как с ним сошлась, – она снова показала на Ю., – всё, как отрезало. Я клянусь, и пусть страшные кары на меня свалятся, но никого у меня больше нету и не будет.

И закружились мы с Колей, заметелились, конечно, всё пытались делать тайком, но белыми нитками наша конспирация шита; его фурия, однако, помалкивала: поняла – кому она с тремя детьми нужна? – такого мужика столько лет пилила; а мой, он мне как-то и говорит, вроде в шуточку: «Что ты возишься с этим полковником, их как собак нерезаных. – Муж хоть и интеллигентный человек, но все же меня ревнует. – Ты у меня такая краля, могла бы себе и генерала отхватить!»

И что-то меня так заела эта подначка, не из-за себя, конечно, а из-за Коли. Это ж умнейший человек, он на этих баночных обмывках рос, а школу с золотой медалью закончил, в училище на одни пятерки гнал. А тут эта бездарь прет – тот на генеральской дочке женат, этот – сын генерала; в общем, глухой номер, и у меня тут никаких связей, это ж не торговля. И так мне жалко его стало, я говорю: «Коль, ну давай попробуем, смелость города берет и всё такое». А он: «Ты чего, с рельсов сошла?» А муж всё подначивает… «Ах так, – думаю, – в лепёшку разобьюсь, а выведу Ломоносова в генералы!»

– Если бы не она, я б, конечно, никуда не двинулся, – добродушно заметил Ю., поспешно закуривая. Глаза его влажно блеснули.

– Что я, что я, – замахала своими свежими руками Земфира. – Я что, под пули полезу?! Да боже упаси! А тут – ну что делать?! Как раз началась заваруха в Закавказье, все оттуда побежали, и это был наш последний шанс. Он говорит мне: «Еду, решено». Я прямо упала перед ним на колени, обняла за ноги: «Не пущу!» Ботинки целовала – не поверите. Вот как оно, это генеральство, достается! Слезами и кровью.

Он улетел в понедельник, а в субботу я сумки набила, на самолет – и туда. Нашла. У него прям челюсть отпала. А рад, рад! Два года я туда каждые выходные летала. Мужу говорю: я на дачу. А какая дача, если я возвращаюсь в январе месяце чёрная, как негр, там же солнце; муж у меня только хмыкал, головой качал. А я прилечу туда, когда увижу, а когда нет – уехал в горы, к этим чучмэкам; молилась за него день и ночь: Господи, только бы не убило, только бы не покалечило! Выучили их …вый язык, карму-барму всякую, потому что они же человеческой речи не понимают, убьют сразу.

– Нравы там, конечно, лихие, – звучно сказал генерал, откинувшись на спинку стула. – Помню, в горах, я на машине, со мной солдат-водитель и офицер вэвэшник. Наткнулись на чужих. Горцы, но не местные, я уж там многих знал. Остановился. Подошел документы проверять. А у самого – ни автомата, ничего. Что он, этот пистолет! Пока будешь доставать, тебя пять раз убьют. С бумагами у них всё оказалось в ажуре. А под бурками, ясно, что оружие. Назад к машине возвращаюсь, стараюсь помедленней, потверже идти. И думаю: главное – не оглянуться. Прошьют мгновенно всех, сбросят в пропасть вместе с машиной и никаких следов. Одно эхо. Вот так. Сели, отъехали за поворот. Чувствую, у меня спина мокрая. Глянул в зеркальце – чуб через волос стал седым. И так всё время там прожил – обнимал какого-нибудь урку бородатого за плечи и шел. Всё ж попал один раз – восемь шрамов на теле, голова – пополам. Сшили мне череп, всё, вроде оклемался от ранения, пошел в парикмахерскую, мне мастер струю воды направила на голову – потерял сознание от боли…

Земфира вздохнула:

– Ой, я уж не знаю, как я этот кошмар пережила!.. И вот всё, вернулся, а приказ – тянут и тянут. И я отследила, нашла, на ком дело застряло. Прорвалась через кордоны к генерал-лейтенанту. Морда бандитская, блестит, как самовар. Как глянула, сразу поняла: такому взятку давать – не удивишь. На слезу – не возьмешь. Говорю ему: «Товарищ генерал-лейтенант, хотите стать генерал-полковником? Возьмите мой телефон, мы с вами это обсудим». Хохочет вовсю, но вижу – клюнул. Я ему улыбаюсь, а сама думаю: тебя бы в горы, месяца на два! Быстро бы жиры сошли… В общем, пришел приказ. Как мы гуляли!.. – Земфира завела глаза, воспоминательно покачала головой-башней. – Я говорю: «Коль, срочно, надо срочно шить форму». Он: «Куда теперь спешить!» Я говорю: «Молчи! Ты не знаешь здешней жизни. Золотошвейки все разбежались по домам блатным».

Мы зимнюю форму летом шили. Девчонкам сунула деньги, они все заказы побоку – переживет Генштаб, не развалится, ночами сидели, за три дня сделали! Это ж не шутка – генеральская форма! И вовремя как, вовремя – через неделю золотое шитьё отменили. А мы всё успели: и парадку, и повседневную сделать… Я, я его вывела в генералы, а то бы ходил с…ным полковником, – вдруг пьяно закричала Земфира. – Ломоносов, на колени к моим ногам!

Ю. покорно, впрочем, не теряя достоинства и давая понять собравшимся что все это – лишь игра, покорно преклонил колено.

– Вольно, – вздохнула Земфира и любовно, бережно погладила генерала по плечу. – Я ему говорю: «Коль, какое у тебя теперь самое заветное желание?» А он: «К матери вместе с тобой съездить».

Нет проблем. И мы на белой «Волге», он – генерал, я, – Земфира повела плечами, расхохоталась, – генеральша, рванули в его деревню. Высыпали старухи, мужики, бабы, детишки – деревня маленькая, генерал приехал, – это ж событие! Мать плачет: «Сыночек, родненький!» Она с ним по огороду всё ходила, он ей рассказывал, рассказывал, а я стол в хате накрывала. Они заходят в хату, мать и говорит: «Доченька, спасибо тебе за Колю, теперь я за него спокойная», – и заплакала. Мать у него полуграмотная, простая женщина. А у меня у самой волосатой руки нету, – она подняла над столом пухлую холеную ручку, – я вот этими пальчиками пахала, пахала… И я тоже заплакала и говорю: «Мама, я Колю люблю, семьи его не трону, пусть у детей будет отец, об одном только вас прошу: благословите нас, чтобы я взяла его фамилию». У него же никого нету, жена носит девичью фамилию Будякина.

Ну, и пошла я в загс. А там мне говорят: зачем вам его фамилия, у вас всё равно потом не будет прав на наследство. А я им отвечаю: «Для кладбища, дорогие, для кладбища, чтобы, когда мы помрем, похоронили нас в одной могиле, больше мне ничего не надо». В общем, я потом пошла в их сельсовет и купила места. Могла бы и на Новодевичьем взять – деньги есть, не проблема, но он хочет лечь с родителями, в Панькино, а куда иголка, туда и нитка…