Однако веселился он, похоже, не совсем искренне, если судить по стихотворению, написанному им в то время:

Красота окружающего ландшафта побудила Денниса заняться хобби, над которым он уже давно раздумывал. Еще с 1969 года его будоражила идея создания видеофильмов, и он регулярно включал проектор во время вечернего отдыха солдат. С благословления начальства он прошел курс режиссера в Биконсфилде, и, когда вернулся на Шетландские острова, у него уже имелось подходящее оборудование, чтобы заснять на камеру землю и морские пейзажи, которые видел во время своих одиноких прогулок в свободное время. Обитатели Шетландских островов гордились своим скандинавским наследием и ежегодно проводили Фестиваль викингов – пышный праздник с сотнями зажженных факелов. Этот фестиваль как раз пришелся на время приезда Нильсена, и он предположил, что его норвежская кровь поможет ему подружиться с этими милыми людьми. Девственная природная красота и чувство необычайного родства с этим местом вызывали у него сильные эмоции, подоплеку которых он сам едва ли понимал:

Это воспоминание тревожно по целому ряду причин. Во-первых, называть землю, которую ты втираешь себе в лицо, «холодной, твердой и приятной» – это довольно необычный выбор слов, поскольку холодное и твердое вряд ли будет приятным на ощупь, если только вы не решили заранее, что тепло и мягкость – это для других людей, а холод и твердость куда больше подходят вашей израненной натуре. Кроме того, ощущение «пребывания дома», похоже, было вызвано не столько пейзажем, сколько холодной землей. Был ли этот акт поклонения земле проявлением его скрытой убежденности в том, что смерть – это возвращение домой, возвращение к природе и трансцедентальной реальности, для которой смертная жизнь – не более чем иллюзорная временная остановка в пути? Те же мрачные фантазии были у него еще в детстве, во Фрейзербурге, когда он представлял себя тонущим, поглощенным силой стихии и унесенным к ее истоку с другими мертвецами. Для человека, не скрывавшего своего недоверия ко всем официальным религиям, это довольно странные метафизические измышления. Его скептицизм к этому моменту уже успешно задавил все зачатки религиозности, и Деннис с презрением смотрел на церковь и ее деяния. Но в глубине души у него все еще бурлила примитивная религиозность, которую он отказывался признавать и которая была довольно тревожна по своей сути. Для Денниса Нильсена Бог начинал выглядеть как непостижимый цикл смерти и жизни, цикл, в который уже вступил давным-давно его дедушка, оставив его самого ждать на берегу.

Стихотворение, написанное им об этом периоде жизни, подкрепляет мои мрачные подозрения. Оно носит название «Фитфул-Хед» в честь одного места на побережье Шетландских островов, которое он часто посещал, и заканчивается почти пугающе неуместно для человека, который, по его утверждению, был там счастлив:

Ранее в стихотворении «пустая рука» была «безупречной рукой», но наибольшее беспокойство вызывает строфа в середине стихотворения, которое снова намекает на то, что в разуме этого человека понятия любви и смерти переплелись воедино:

Стоя на обрывах Фитфул-Хед, можно почувствовать себя на краю земли, куда прежде не ступала нога человека. Р. Л. Стивенсон[12] писал об этом месте, которое находится так далеко от обычных туристических троп, что его покой нарушают разве что птицы. Если у Денниса Нильсена это уединенное место вызвало лишь крайнюю меланхолию, то, возможно, в этом виновато некое сокрушительное событие в личной жизни.

Летом 1972 года в последние несколько месяцев службы Нильсена под его командование перевели восемнадцатилетнего рядового по имени Терри Финч[13]. Нильсен как раз заканчивал обед в Мэйбери, когда впервые увидел Финча. «Когда он вошел в дверь, мне показалось, что меня как будто током ударили». В течение следующих нескольких недель они успели стать хорошими друзьями и ходили вместе на долгие прогулки по серой пустоши, рассказывая каждый о своей жизни и снимая на камеру пейзажи. Финч разделял интерес Нильсена к киносъемке и помогал ему планировать, монтировать и редактировать фильмы, а также показывать их на проекторе. Многие из этих фильмов были просто кадрами с ними на Фитфул-Хед, где иногда они лежали на траве, уставшие, и болтали. Все это время внутри Нильсена бурлили чувства, в которых он не осмеливался признаться вслух. «Я любил его так сильно, – пишет он, – что мне причиняло боль его отсутствие, когда он уходил куда-то без меня». Он научил Финча пользоваться кинопроектором – таким образом, в глазах окружающих их отношения носили профессиональный характер. Если им случалось обменяться взглядами за общим столом в баре, они тут же отводили глаза, Нильсен – потому что чувствовал себя виноватым, Финч – потому что пребывал в замешательстве. Одной из обязанностей молодого человека было будить Нильсена по утрам. Нильсен всегда просыпался еще до его прихода, но притворялся спящим, чтобы почувствовать его руку на своем плече.

Во многих фильмах, которые они сняли вместе, Нильсен был режиссером, а Финч – актером. Сейчас Нильсен утверждает, что самыми лучшими сценами он считал те, где Финч лежал на земле неподвижно и притворялся мертвым. Это возбуждало его сильнее, чем что-либо еще. Возможно, он наслаждался чувством контроля над кем-то, даже если это было не по-настоящему. Он также признается, что мастурбировал при пересмотре этих сцен позже. Поскольку этих кадров больше не существует, невозможно определить, насколько его воспоминания правдивы.