Однако в депрессию его вгоняли не столько опасности, связанные со случайными связями, сколько их мучительная эфемерность. Нильсен начинал думать, что он будет одинок всегда. Коллеги по работе находили его разговорчивым и красноречивым, однако скучноватым, и ему не хватало чувства меры: он никогда не понимал, когда стоит прекратить говорить (даже когда его собеседники демонстративно закрывались от него газетой), и продолжал озвучивать свои монологи так, как будто собеседник проявлял к нему глубочайший интерес. Возможно, он немного скрашивал свое одиночество, пытаясь укрепить дружбу с коллегами после работы, но обычно все ограничивалось несколькими стаканами в пабе рано вечером, после чего он обычно уходил один, и за исключением этого ни с кем особо не общался. Так что бесконечный поиск компании продолжался – среди людей, которые его не знали и знать не хотели. «Проблема знакомства в пабах заключается в том, что все, кого ты там встречаешь, потом неизменно уходят».

Несмотря на беспорядочные связи, в вопросах секса он придерживался на удивление ханжеских и пуританских взглядов. В отличие от многих людей с его статусом, он не выносил идею секса в общественном месте (туалетах и кинотеатрах) и сам осуждал тот образ жизни, который вел. Анонимный секс, писал он, «только углубляет чувство одиночества и ничего не решает. Беспорядочные половые связи – это болезнь. Это как азартные игры: ты знаешь, что проиграешь, но все равно продолжаешь играть». Или: «Секс в своем естественном смысле – это как подпись в конце письма. Сама по себе эта подпись ничего не значит. Подпись сделать легко, а вот сочинить хорошее письмо – куда сложнее».

Нильсен постоянно помещал себя в такие обстоятельства, где обречен был раз за разом терпеть разочарование – как будто подсознательно сам считал, что не заслуживает ничего хорошего. В то же время его фантазии с зеркалом приобретали все более и более причудливый характер. Он мог полностью погружаться в мир воображения, не боясь быть там неправильно понятым или недооцененным – ни собой, ни другими.

Только так, по его словам, он мог достигнуть состояния «эмоционального и физического совершенства». Дальше становилось только страннее: в этих фантазиях он видел себя подвешенным за руки или прикованным к стене, пока кто-то его насиловал. Совершенно неясно, как насильник в этих фантазиях мог быть кем-то иным, кроме него самого.

Если это нездоровое психическое состояние указывает на расстройство личности и искаженные нарциссические симптомы, то оно уж точно не улучшилось от шокирующих новостей, которые Нильсен получил из Норвегии. Нотариус из Бергена написал ему, что отец, которого Деннис никогда не видел, скончался, и его имущество поделили между наследниками. Деннис унаследовал чуть больше тысячи фунтов стерлингов от незнакомца, который женился еще трижды после развода с Бетти Нильсен и закончил свои дни в Гане. Деннис внезапно понял, что у него есть сводные братья и сестры, разбросанные по миру, которых он, вероятно, никогда не увидит. Однако гораздо важнее было откровение о том, что его умершего отца на самом деле звали Олаф Магнус Моксхайм, а «Нильсен» – лишь его псевдоним. Фамилия Моксхайм в Норвегии довольно редкая, ее носят лишь представители нескольких семей в окрестностях Хеугесунна. Никто не знал, почему Олаф Магнус решил, что обязан создать себе новую личность, но новости эти повлияли на Денниса очень сильно: и без того не уверенный, где его место и почему его фантазии такие странные, теперь он обнаружил, что он даже не тот, кем всегда себя считал. Единственное, в чем он был уверен, испарилось в одно мгновение: оказывается, его даже звать должны были по-другому – «Деннис Моксхайм».

Однако полученное от отца наследство существенно улучшило его материальное положение. Он устал жить в старой тесной комнате и хотел нормальную квартиру с садом. Теперь у него появились деньги, чтобы воплотить свои амбиции в жизнь. В то же время он нашел того, кто был вполне готов жить с ним вместе. Однажды вечером в ноябре 1975-го рядом с пабом «Чемпион» на Бэйсвотер-роуд он увидел молодого человека, к которому приставали двое мужчин постарше, вмешался и увез его к себе домой на такси на Тейнмаунт-роуд. Молодого человека звали Дэвид Галликан, ему было около двадцати, он был блондином, носил серьги и слегка подводил глаза. Жил он в хостеле в «Элрс-Корт» и большую часть своей молодости бесцельно дрейфовал от одного человека к другому. Родился он в городе Уэстон-сьюпер-Мэр, был безработным, и никаких амбиций у него не было. Тем вечером он остался с Нильсеном, и утром они договорились попробовать построить постоянные отношения. После всего одной совместной ночи – очень глупое решение, но Нильсен был полон планов по созданию собственного «дома» и практически похитил первого же человека, который, как ему казалось, этому дому подходил. Что касается Галликана, то для него что угодно было лучше хостела, и он пассивно позволил себя убедить. Нильсен ни на секунду не задумывался о том, что они совершенно друг другу не подходят.

Арендодательница не возражала против того, чтобы Дэвид Галликан остался у Нильсена на пару ночей, пока они ищут квартиру. Нильсен связался с агентством недвижимости, которое находилось напротив станции метро Виллесден-Гарден, и ему сказали, что в доме № 195 на Мелроуз-авеню свободна квартира с выходом в сад, с платой авансом. Они вдвоем отправились посмотреть квартиру и сразу же решили ее взять, хотя ее требовалось обставить мебелью. С наследством из Норвегии Деннису хватило денег, чтобы постараться уютно украсить дом. Они перенесли свои вещи на Мелроуз-авеню и стали там обживаться. Поскольку Галликан получал дополнительное пособие, инспектор из Департамента здоровья и социальной безопасности приходил оценить и одобрить условия проживания.

Самой привлекательной частью жилища был сад на заднем дворе, который тогда еще выглядел пустым клочком земли, усеянной мусором. Они собрали весь мусор и выбросили его на пустырь за домом, построили забор, выложили каменную дорожку, посадили деревья, кусты и небольшой огород. Почти всю работу пришлось проделать Галликану, поскольку Деннис находился в кадровом агентстве на Денмарк-стрит пять дней в неделю. Нильсен договорился с арендодателем, что доступ в сад должен быть только у них двоих, поскольку они единственные уделяли ему внимание. Другие жильцы не выказывали ни малейшего интереса и не предлагали помочь, пока сад не оформился и не стал выглядеть достойно, с яблонями и сливами в цвету (так он выглядит и по сей день), и вот тогда они тоже захотели получить в него доступ. Нильсен заблокировал аллею со стороны дома, чтобы туда точно никто не смог зайти (сам он заходил через французские окна прямо из квартиры). Огромный сад в его личном распоряжении позже окажется одновременно и важнейшим преимуществом, и ужасным для него искушением.