– А зря. Думать надо всегда. И вариант, на мой взгляд, есть.

– Интересно, какой? Я вот как ни прикидывал… В общем, мы можем обороняться от нескольких месяцев до нескольких лет. Но победить может только Конфедерация, и наши действия станут лишь героическим эпизодом. А раз она самоустранилась…

– Да, так и есть, к сожалению, – вздохнул Устинов. – Мои люди в столице говорят о том однозначно. Да ты же читал их донесения. Но все же… есть один шанс.

– Какой?

– Понимаешь, ставку можно сделать или на талант, или на общий профессионализм.

– Не совсем понял.

– Давай я лучше на примере объясню. Вот вспомни античный Рим. Что ты можешь о нем сказать?

– Рим? – Александров задумался на миг. – Одна из первых сверхдержав в масштабах Европы. Добился своего положения почти исключительно военной силой…

– Во-от, – прервал его маршал. – Военной силой. А теперь скажи, сколько в Риме было гениальных… нет, хотя бы просто талантливых полководцев?

– Гм… Ты знаешь, навскидку приходит на ум разве что Гай Юлий Цезарь.

– Мне как-то тоже. И, тем не менее, они с завидным постоянством метелили своих врагов. Частенько при этом не выигрывая битв – но не проигрывая войн. А были таланты вроде Ганнибала, Спартака, Пирра. Эти выигрывали сражения. Красиво выигрывали, громко, вдребезги разнося формально более мощные армии Рима, но вот с тем, чтобы победить в войне, у них как-то не ладилось.

– И?

– И все просто. У римлян любой, занимающий серьезную должность, был, помимо прочего, военным профессионалом. Он мог не хватать звезд с неба, но такая система обеспечивала должную взаимозаменяемость, а правители хорошо знали, что нужно их солдатам. В эпоху, когда полководец шел вперед наравне со всеми и головой отвечал за свои ошибки, такой подход дорогого стоил.

– Ну, хорошо, пусть так. Вот только к чему ты это мне говоришь?

– К чему? – Устинов мрачно усмехнулся. – Да к тому, чтобы напомнить: система рано или поздно перемалывает талант. У восточников есть отлаженная система, мы же вынуждены полагаться на твой талант. Собственно, у нас нет иной альтернативы – создать в противовес врагу хоть что-то сравнимое мы просто не успеваем. И я не хочу, чтобы мы вляпались от того, что у тебя осталось недопонимание процесса. Победить систему талант может одним-единственным способом.

– Победить быстро?

– Именно. Одно, два, максимум три сражения. За это время надо даже не победить – полностью разгромить врага, иначе восточники просто перемелют нас. На их стороне и численный, и финансовый, и промышленный перевес. Да и просто отлаженная веками система подготовки кадров – она ведь тоже на их стороне. Справишься?

– Наличными силами? Вряд ли. Нашей уважаемой Хелен перед отлетом я говорил другое, но тогда расклады были чуть иными. Сейчас же мы вроде даже сильнее, но и ресурсы придется растягивать на большую площадь.

– Но ведь ты не врал тогда и сейчас не стал ей ничего уточнять.

– Не вижу смысла. Да и потом, шанс есть всегда. Просто он так мал, что ухватиться за него нереально.

– Знаешь, Володь, любому другому я бы поверил. Тебе, прости, нет.

– Это почему еще?

– Как бы тебе сказать… Понимаешь, все на самом деле просто. Ты, адмирал, на самом деле, обычный, ничем, по большому счету, не примечательный сверхчеловек.

– Вот как? – Александров задумчиво посмотрел на стоящий в углу декоративный шкаф, будто пытаясь обнаружить у себя зачатки рентгеновского зрения. Потом на металлическую колонну в руку толщиной, прикидывая, сможет ли завязать ее узлом. По всему выходило, что не сумеет даже погнуть. – Соблаговолите выразиться яснее. И если, вы, маршал, придумали какую-то глупую шутку для поднятия моего самомнения, то я тебе, Василий Викторович, прямо сейчас по шее дам. И плевать мне и на возраст, и на субординацию.

Чувства, которые испытывал капитан-лейтенант Кольм, можно было назвать двоякими. С одной стороны, несомненное повышение. После его геройствования на Новом Амстердаме командование обратило внимание на парня, и вернувшийся недавно из похода адмирал Александров тут же утвердил и присвоение ему очередного звания, и награждение орденом Голубого Пламени. Так себе орденок, низший, можно сказать, зато единственный, который командующий эскадрой может давать своей властью, не отсылая наградные списки по инстанциям. То же и со званиями, кап-три – это уже через штабных умников проводится, а до капитан-лейтенанта включительно можно и без них. Словом, классическое «все, что могу».

Да и на родной планете не обидели. На Урале не без основания считали, что раз уж они лишены права учреждать собственные ордена, то надо придумать что-то другое. Вот и выдали… почетную грамоту. Это выглядело бы как насмешка, если бы не одно «но». К такой грамоте от правительства прилагалась кругленькая сумма, а потому хоть бумажку на грудь и не повесишь, но материально она грела душу не хуже, а то и лучше платинового диска на груди. Плюс доля от трофеев, которую, правда, еще только предстояло получить. Словом, грешно обижаться.

С другой же стороны, летать за штурвалом ему запретили. Минимум на год, а то и больше, отстранили от полетов. И не из зловредности какой, а по состоянию здоровья. Тряхнуло все же Кольма тогда, при штурме Нового Амстердама, изрядно.

Для пилота запрет летать – это как ножом по сердцу. Еще мальчишкой Кольм случайно увидел, как перегоняют на вечную стоянку старый истребитель. На Урале принято было ставить устаревшие и списанные машины в качестве памятников, и вот такой как раз и пригнали. Своим ходом, что характерно. Из кабины вылезал пилот, тоже старый, и кто-то сказал мальчишке, что это у человека последний в жизни полет…

Ему навсегда запомнились глаза пилота, спускающегося с трапа и знающего, что он никогда больше не поднимется в небо за штурвалом. Это было страшно и горько. А сейчас Кольм сам вдруг оказался в том же положении. Правда, у него еще шанс оставался, но, как понимал молодой офицер, довольно призрачный. И неудивительно, что хандру он испытывал нешуточную.

Хотя, с другой стороны, карьеру можно было считать пошедшей вверх. Как-никак, старшим пилотом аж целого авианосца назначили. Не истребитель, конечно, однако тоже неплохо. Несколько месяцев ушло на модернизацию и освоение трофейного авианосца «Пекин», единственного корабля этого класса в уральском флоте. Правда, если верить слухам, верфи сейчас работали с полной загрузкой, рожая что-то совсем уж монструозное, однако Кольм, в силу немецкой упорядоченности организма, решил, что поверит в результат не раньше, чем увидит его своими глазами. Пока же предстояло осваивать китайский трофей, и занятием это было совсем не легким.

Бывший «Пекин», ныне «Гангут», построенный по китайским лекалам, заметно отличался от кораблей Конфедерации. Поэтому даже тем, кому приходилось служить на авианосцах, осваиваться приходилось едва ли не с нуля. Хорошо еще, стартовый колодец на верфях смогли в кратчайшие сроки приспособить для приема «Стрижей», основных легких истребителей Конфедерации. Увы, впихнуть их удалось едва полсотни, так что корабль теперь годился для эскортного сопровождения флота, но и только – тяжелые ударные машины в китайские боксы попросту не влезали.