— Вы — женщина испанца из лагеря, — сказала она.

— Я — та, кому вы помогали во время болезни, — поправила ее Кэрли. — Надеюсь, теперь я смогу помочь вам. Скажите, что делать.

Несколько часов Кэрли вместе с Линой ухаживала за обитателями деревни, поила их с ложечки, чтобы справиться с обезвоживанием организма, протирала ледяной водой из ручья, борясь с жаром. Люди страдали от приступов сухого кашля и зудящей сыпи, распространявшейся от лица по всему телу.

Лина приготовляла чай из сушеных самшитовых корней, снижавший температуру, Кэрли подносила пиалы с горьким отваром к губам больных. Она помогала Лине варить густой, вязкий сироп из листьев клевера, помогавший при кашле, готовила мазь из трехлистного паслена и жира и наносила ее на покрытую сыпью кожу.

Рамон вернулся с одеялами и запасами пищи в сопровождении Педро Санчеса и трех женщин: Томазины Гутиерес, Флоренсии и крупной, грудастой Серафины Гомес. Все они работали без устали.

Как и сам дон Рамон.

Женщины до позднего вечера ухаживали за больными, мужчины помогали поднимать их, кололи дрова, поддерживали огонь, ходили за лошадьми. Днем они настреляли в лесу дичи, главным образом кроликов, разделали добычу и сварили мясо в больших чугунных горшках вместе с травами и луком.

После полуночи Рамон появился в одной из хижин.

— Ты сегодня изрядно потрудилась, — сказал он Кэрли. — Отдохни. Пойдем со мной.

Испанец взял ее за руку, но она высвободилась и снова опустилась на колени возле мальчика, лежавшего на тростниковой циновке. На вид ему было не больше тринадцати лет. Исхудавший подросток улыбался, несмотря на болезнь.

— Я еще не могу уйти. Брату Лины, Шоушаку, нужен чай от жара. Он горит и…

Рамон взял деревянную пиалу из ее усталых, дрожащих рук.

— Я позабочусь о мальчике. — Поставив пиалу, он поднял Кэрли. — Тебе необходимо отдохнуть… хоть немного.

— Но…

— Обещаю напоить мальчика чаем.

Выведя девушку на воздух, испанец поддержал ее, когда она пошатнулась. Ноги у нее слегка дрожали, ибо Кэрли долго сидела на коленях. Подхватив девушку на руки, он понес ее на окраину деревни.

— Мне уже лучше, правда. Опусти меня.

— Молчи и слушайся меня. Обхвати руками мою шею. Мне не следовало оставлять тебя. Ты едва оправилась после болезни.

— Я просто устала, вот и все. Флоренсия и другие устали не меньше.

Однако Кэрли послушно прильнула к его шее, и Рамон решительно направился дальше. Девушка старалась не замечать, как напрягаются мышцы его груди и шеи от ее прикосновений.

Остановившись возле леса, он опустился на колени под одинокой елью, распростершей над ними свои ветви точно полог. В нескольких футах отсюда горел маленький костер, под деревом была уже разложена походная постель. Дон осторожно положил на нее девушку:

— Тебе необходимо немного поспать. Никому не будет лучше, если ты заболеешь.

— А как же другие?

— Педро подготовит им место для отдыха.

— Но ведь ты тоже работал весь день и устал не меньше, чем я.

Рамон улыбнулся, и его зубы блеснули в свете костра.

— Я же говорил, что мужчины — совсем другое дело.

Возможно, он был прав, но Кэрли не поверила ему. Конечно, Рамон сильнее и крепче духом. Так или иначе девушка уже лежала на походной постели, ее веки отяжелели и желание спорить прошло. Вскоре она заснула, но ночью ворочалась и металась. Ей снилась мать, умиравшая от холеры в шахтерском поселке. Потом чьи-то сильные руки обхватили Кэрли, и она погрузилась в глубокий сон.

Проснувшись утром, она обнаружила, что лежит в могучих руках дона.

Кэрли ахнула, и сердце ее бешено забилось. Она попыталась двинуться, но не смогла. Ее волосы разметались, и их придавило мощное плечо испанца. Его бедро лежало поверх ее ног, а ягодицы девушки прижимались к паху Рамона.

Господи! Сердце Кэрли стучало так неистово, что его удары отдавались в ушах. Дыхание дона щекотало ее затылок, шевеля пряди волос возле уха. Беззастенчиво прильнувшее к ней бедро казалось каменным. Девушка снова попыталась освободиться, не разбудив при этом испанца. Она старалась не обращать внимания на жжение внизу живота и слабость в ногах.

— Лучше, querida, — тихо сказал он, — перестань дергаться.

Кэрли замерла. Теперь она заметила, как он возбужден. Твердая плоть угрожающе натянула его брюки. Несмотря на свою наивность, Кэрли поняла, что это означает.

— Я… как мы… почему ты?

— Тс-с. Не бойся. Ты спала беспокойно, вот и все. А сейчас закрой глаза и постарайся снова уснуть. Скоро утро.

Кэрли плотно сомкнула веки. Дон расположился в менее интимной позе, однако по-прежнему обнимал девушку. Она попыталась расслабиться, избавиться от напряжения во всем теле, но ей никак не удавалось заснуть в его объятиях. Лишь несколько дюймов отделяли красивый рот Рамона от ее уха!

Испанец вздохнул, разжал руки, откинул одеяло и быстро вскочил.

— Пожалуй, ты права. Через несколько минут появятся первые лучи солнца. Надо подумать о других, нас ждет работа. Я приготовлю кофе.

Кэрли откинула с лица волосы.

— Спасибо.

Но слово застряло в ее пересохшем горле, и девушка не знала, услышал ли он ее.

Они трудились с зари до заката еще пару дней. Двое больных Кэрли умерли, но мальчик остался жив. Кэрли узнала от Лины, что этому красивому приветливому подростку с высокими скулами и жесткими черными волосами только двенадцать лет. Он нравился и Рамону. Кэрли видела, как в первый вечер испанец, стоя перед мальчиком на коленях, вливал отвар в его приоткрытые губы.

Ночами она спала возле дона, уже не так близко, но все же могла протянуть руку и коснуться его. Просыпаясь, Кэрли видела Рамона: он наблюдал за ней добрыми, ласковыми глазами. Однако накануне испанец показался девушке отчужденным и подошел к ней лишь поздним вечером. Проснувшись утром, Кэрли обнаружила, что он уже ушел.

Рамон смотрел, как девушка идет через деревню к целительнице. Бледная, в грязной одежде, со спутанными волосами, она, однако, ни на что не жаловалась, три дня работала не покладая рук, исполняя все, что от нее требовалось, как бы это ни было неприятно. Она ничуть не походила на ту Кэрли, какой он когда-то представлял себе ее, — эгоистичную; бездушную, ценящую только деньги и роскошь.

Рамон еще больше жалел о том, что плохо обращался с ней.

Желание обладать ею тоже усилилось. Он никого не хотел так сильно после Лили. Но Кэрли хотел еще сильнее.

Когда Рамон спал возле нее в первую ночь, ему приснилось, что он проник в нее, погрузился в нежное влажное тепло. Он тут же забыл обо всем: об ответственности за близких, о данной брату клятве вернуть де ла Герра ранчо дель Роблес.