Прохор попал в затруднение: здороваться со старухами или мимо пройти? Но они просто-напросто кушали его глазенками. Кивнул, когда подошел. И тут же бабка, похожая на сучок в халате (она худющая и в махровом халате с чужого плеча) заговорила с ним:

– Вы к Инночке?

– А что? – ушел от прямого ответа он.

– Ее нет, – вздохнула бабка-сучок.

– Ну ничего… – Прохор шагнул к подъезду.

– Ее совсем нет, – сказала полная старуха, на что-то намекая, а лицо… преисполнено долга и скорби. Вдруг она огорошила: – Инну вашу убили.

Прохор, конечно, не поверил, усмехнулся:

– И откуда же вы это взяли?

– Понятыми были. Ее в понедельник вечером нашли, на кухне лежала прямо на голом полу. Зарезали. Кровищи-то сколько было… считай, всю кухню залила. Полиции понаехало… И врачи приезжали, но поздно.

Есть признаки, по которым легко определяешь, врет человек или нет. К ужасу Прохора, бабки явно не врали, однако в такую страшную новость поверить с ходу невозможно. Он поставил пакеты на скамейку, а сам налегке рванул в подъезд. Бежал вверх, перескакивая через несколько ступенек… И вот он у двери. А та опечатана. Неужели правду сказали старухи?

– Какое отделение приезжало сюда? – сбежав вниз, осведомился Прохор у старух. Худая без паузы, словно только и ждала его вопроса, подала карточку:

– А вот, телефон оставили…

Он взял и, читая ее, двинул на выход, забыв поблагодарить. Его догнали крики старушенций:

– Пакеты! Молодой человек, вы пакеты оставили!

Он отмахнулся, не оборачиваясь. Так и ушел. Старуха в халате сунула нос в один из пакетов, перебирая продукты, перечисляла:

– Курица… домашняя, не магазинная. Творог… с килограмм будет. Ух ты, колбаса, тоже домашняя. (Понюхала.) Свежая. А в этом… тут фрукты. Девчонки, пошли ко мне пировать, а? У меня и наливочка, и винцо, и водочка – все что душе угодно.

* * *

Не пуская Артема дальше порога, Леся нагловато рассматривала юношу, почему-то его появление удивило эту бабищу необъятных размеров в синем фартуке в белый горошек и с оборками по всем краям. Он тоже рассматривал, но интерьер. Поскольку бабища в оборках не отходила от него, Артем напомнил ей:

– Эллу позовите. Я звонил ей…

– Знаю, она сейчас спустится.

И точно: по лестнице сбежала Элла, но остановилась на предпоследней ступеньке, бросив Лесе в приказном тоне:

– Свободна. – Когда та ушла, постоянно озираясь на Артема, девушка тоже переключилась на юношу: – Откуда у тебя мой номер мобильного?

– Твоя сестра дала, я попросил… Круто у вас тут.

– Ну, идем, раз пришел.

Она привела его в мансарду, немного осмотревшись (собственно, здесь глаз остановить не на чем), Артем поинтересовался:

– Это твоя комната?

– Это мое место. Есть комната, где я сплю.

Присев на корточки, где на полу в беспорядке лежали листы с рисунками, он взял несколько, пересмотрел. Затем повернул голову к девушке, стоявшей у двери, и, когда говорил, подбирал слова, а то ведь она придирчивая:

– Это ты рисуешь? (Элла не призналась, но он понял, что авторство принадлежит ей.) Странные рисунки. Но рисуешь клево. Честно.

Артем подошел к ней, прислонился плечом к стене, почесывая затылок и гадая, как она отреагирует на его предложение. Эта красивая девочка притягивала его необычностью, непохожестью на сверстниц, а все, что непонятно, хочется узнать и понять – почему это так, а не иначе. Ну любопытный уродился, правда, родные считают его пустопорожним сосудом, куда не попадают знания. Сосуд, типа, с пробоиной. Конечно, это их дело, но они не правы.

– Поехали гулять? Я на таче, махнем, куда скажешь.

– На таче? – озадачилась она. – А что это? Тачка?

– Ага. – Ну вот опять! Слово «тачка» она понимает буквально. Нормально, да? Не от мира сего, не про нее ли сказано? – Понимаешь, машину так называют. На колесах. Поехали?

– Не могу.

На этот ответ Артем не рассчитывал, девчонки ему не отказывают, стоит глазом моргнуть. Он выпятил нижнюю губу, его вид красноречиво говорил: во даешь, я че, не нравлюсь тебе? Но может быть, веская причина есть?

– Почему? – заинтересовался он.

Элла не сочла нужным отвечать, оттолкнувшись от стены, девушка прошла к середине, села на пол и стала перебирать рисунки. В общем-то, это и был ответ, но у некоторых не настолько много ума, чтобы сделать выводы:

– Не, а почему?

– Ты любишь Эль Греко?

Теперь озадачился Артем:

– А что это?

– Великий испанский художник. Правда, он был греком, поэтому Эль Греко, значит, грек. Свою национальность на чужбине он сделал фамилией. Вот… – Элла вскочила и принесла толстый альбом. – Смотри…

Присесть на стул или диван не было предложено, юноша опустился прямо на пол, ибо книжечку на весу не подержишь, она слишком большая и толстая. Рядом села Элла, скрестив по-татарски ноги, непонятно комментировала:

– Видишь, какие линии?.. мазки… цвета… Я бы очень хотела увидеть эти краски вживую, очень. А удлиненные лица – как будто время их деформировало, тысячи веков… А глаза – в них все. Боль, страдание, понимание, мольба… В этих людях тайная сила, вселенское знание… Я так не умею.

Ну, полистал. В чем фишка с этим Эль Греко – неясно, посему решил проштудировать его позже, сейчас у него другие задачи. Артем захлопнул альбом, с улыбкой протянул его Элле:

– Классно. Нет, скажи: почему не можешь?

– Потому что я идиотка.

Он похихикал, ведь прикольно сказано – как само собой разумеющееся, словно каждый второй в городе идиот. Юмор Артем ценил, даже такой, поэтому решил поддержать девушку, чтоб не думала, будто он полный отстой:

– Я тоже идиот. Так часто говорит моя сестра.

– Но у меня диагноз.

При всем при том она с увлечением листала иллюстрации и совершенно не была расстроена. Артем рассмеялся, хотя про себя подумал, что еще чуть-чуть – и диагноз будут ставить ему. Либо он безнадежно тупой, либо с ней действительно что-то не так. Заметив, в каком затруднении юноша, Элла пояснила:

– Да, диагноз. Аутизм. Я конкретная идиотка, поэтому Сати не разрешает мне выходить одной дальше нашего сада и двора.

Не знал Артем, как реагировать, наверное, следовало бы покинуть этот не очень гостеприимный дом и забыть сюда дорогу. Но все, что Элла говорила о себе, казалось нереальной выдумкой, он уличил ее:

– Аутисты не такие, я знаю. В кино видел. Выдумываешь, чтобы я ушел?

– У меня легкая форма, ну, временами накрывает. А есть тяжелая, когда идиотизм без проблесков, про это ты и смотрел кино. Ну как, и теперь хочешь погулять со мной?