Посылавший ему сны действительно не любил жуликов и, чтобы раз и навсегда отучить хитреца от нечестных проделок, послал ему в наказание не очередной эпизод из скитаний сержанта Жала, а напоминание о НЕЙ. Ведь к нему явилась не просто прекрасная танцовщица, а Лора, женщина, которую барон еще любил, с которой он совсем недавно был вместе и которая так хладнокровно и жестоко прошлась по его душе грязными сапогами.

Не желая вновь оказаться в плену горьких воспоминаний и печальных, бестолковых переживаний, от которых все равно ничего бы не изменилось, а настроение заметно ухудшилось, моррон поспешно оделся и отправился на прогулку в город примерно на три часа раньше, чем запланировал перед тем, как его посетил сон ужаснее любого кошмара и омерзительнее, чем нечищеные сапоги во время парада.

Свежий воздух и легкие прикосновения ласкового ветерка быстро расправились с печалями о былом. Они развеяли их и вселили уверенность, что жизнь хороша, несмотря даже на то, что порою в ней случаются мерзкие пакости и происходят вопиющие несправедливости… Барон не спеша, прогуливался по знакомым с детства местам, ведь именно сюда, в квартал Рэбара, он убегал из-под назойливого присмотра отцовских слуг. Обманув гувернера или заболтавшуюся с соседской прислужницей няньку, маленький Аугуст любил часик-другой погулять по шумным городским улочкам, наблюдая за бурлившей жизнью, как ему тогда казалось, простых людей. Это сейчас барон понимал, насколько наивны были его тогдашние представления о жизни, людях и достатке: каждого, кто был беднее и неродовитей отца, юный Штелер считал простым человеком, можно сказать из низов. Глаза мальчика открылись и увидели правду, лишь когда он уже стал юношей, почти мужчиной. Он попал в армию, точнее, в военную академию и наконец-то понял, что такое сословия и как важно не просто носить на боку меч, но еще и иметь грамоты, подтверждающие знатность твоего рода. Потом молодой офицер был приписан к полку, и его весьма удивило, что даже среди сержантов и солдат имеются свои гласные и негласные иерархии, ведь люди не могут и не хотят быть равными, они вечно пытаются поделить остальных на «выше или ниже, лучше или хуже меня…», они стараются определить свое место в жизни и вечно равняются на других, в то время как гораздо разумнее было бы судить о своих достижениях объективно, с точки зрения свершенных дел. Редко кто скажет: «Я живу хорошо» или «Я живу плохо», для подавляющего большинства людей предпочтительнее иные формулировки: «Живу не хуже других», «Я богаче соседей» или «Мой род древнее рода самого короля!»

Отдавшись плавному течению отнюдь не тревожных, а даже приятных мыслей о природе людской, барон и не заметил, как заблудился. Нет, он не зашел в глухую подворотню и не попал в безлюдный тупик, из которого не видно было выхода. Он по-прежнему шел по довольно оживленной улице, но только, к великому стыду, не понимал по какой и не знал, какого направления ему придерживаться, чтобы выйти к храму Мината, на площадь, названную в честь его славного предка, а уж затем, немного полюбовавшись величественным зданием храма, пойти дальше, ко дворцу герцога.

Когда заблудился, то куда проще спросить у прохожих дорогу, чем долго плутать по незнакомым улочками, теша мужскую гордыню ложным, смешным до абсурдности и неизвестно каким дураком выдуманным утверждением: «Настоящий мужчина способен найти дорогу сам, конечно, если он настоящий мужчина!» Штелер так и поступил, обратился за помощью, однако реакция окружающих повергла его в шок. Вместо того чтобы просто, пожав плечами, ответить «не знаю» или указать заплутавшему господину путь, люди испуганно шарахались в стороны, услышав невинное и привычное для них сочетание слов «площадь Сегиума». Наверное, меньший страх на подуставших под вечер горожан нагнали бы иные, более агрессивные комбинации слов, к примеру такие, как: «Гони кошелек!» или «Цыпочка, задирай юбку!»

Особо отличился низкорослый, толстоватый и почти совсем облысевший мужчина в строгом черном платье и с казенной папкой в руках. Писарь, а может, учетчик одной из городских управ, словно лягушка, отскочил от моррона на три-четыре шага назад и, зачем-то прикрывшись папочкой, заорал что есть мочи противным пискливым голоском: «Изменщик! На помощь! Стража!» К счастью Штелера, мимо проходил молодой офицер в мундире лейтенанта стражи. Он быстро утихомирил паникера и живо отослал обратно примчавшихся на крик, изрядно взопревших от бега в кирасах и шлемах солдат из патруля. Затем разумный не по годам, чрезвычайно рассудительный офицер учтиво и доходчиво объяснил приезжему дворянину, что уже два года, как площадь называется Храмовой, а имя когда-то народного героя и прославленного генерала, барона Сегиума ванг Штелера, лучше не употреблять как в публичных местах, так и в разговоре с малознакомыми людьми, если, конечно, оплошавший гость Вендерфорта не желает оказаться в маленьком уютном особнячке на пересечении Цветочной и Извозной улиц, а проще говоря, в местной штаб-квартире королевского тайного сыска.

Искренне поблагодарив молодого офицера за его полезный совет и благородное участие, Штелер мило раскланялся и пошел дальше, прилагая немало усилий, чтобы не показать, насколько он зол, как крепко вцепились отравленными когтями ему в горло обида и ярость и как он возненавидел в этот миг герканского короля вместе со всей сворой его придворных интриганов. Два года назад Штелер легко воспринял известие об опале и о вынесенном ему смертном приговоре, но он был искренне убежден, что королевская немилость коснулась только его, что венценосный самодур не осмелится переписать историю королевства и вычеркнуть из нее прославленные имена его предков. Подобное нельзя было простить, бывший полковник и бывший барон делать это и не собирался. Уже шагая по Храмовой площади, мимо величественного собора, на который кипевший от злости моррон не взглянул даже мельком, последний из рода ванг Штелеров дал себя клятву во что бы то ни стало отомстить покусившемуся на святое королю и восстановить честное имя предков.

Достигнув площади Доблести, на которой находился не только дворец герцога Вендерфортского, но и его собственный особняк, Штелер уже остыл, а его разум принялся просчитывать комбинации и строить планы будущей мести, для осуществления которой у него, как ни странно, имелось много возможностей. Даже неприятное зрелище, увиденное им у Стены Славы, не произвело на опального барона особого впечатления, он воспринял его отрешенно, как само собой разумеющееся, как должное….

Испокон веков в Вендерфорте существовала традиция вывешивать на огромный монумент, расположенный по самому центру площади, щиты отличившихся в боях и на мирном поприще дворян. Щит ванг Штелеров всегда висел на самом видном, самом почетном месте, а теперь он валялся в грязи, закрашенный черной краской, и каждый желающий мог пройтись по нему грязными сапожищами. Впрочем, за два года эта забава народу изрядно поднадоела, и хоть Штелер провел у Стены Славы около получаса, охотников потоптать его родовой щит он не заметил. Зато его неживой двойник – довольно точно изготовленное чучело в полковничьем мундире без эполетов и нашивок – пользовался огромным успехом. Чучело мерно раскачивалось на виселице, и любой желающий всего за пару жалких медяков мог запустить в него перезревший помидор, а за пять – пронзить толстое-претолстое пузо разжалованного полковника специально приставленным к виселице копьем.