В своей статье, которая была опубликована в газете через несколько месяцев, Бриджет рассказала, что полицейский записывал ее ответы не в блокнот, а на отдельном листе бумаги. Однако примечательнее его реакция на отксерокопированную фотографию маленькой девочки, которую он заметил на столе в их номере. Он спросил, не их ли это дочь. Бриджет ответила, что это Мадлен, похищенная девочка, которую полиция должна искать. «Мне стало очень жаль Макканнов», — вспоминала она.

Между тем в полицейском отделении Портимана продолжался допрос. Меня вызвали только в два часа. Пока Жоао Карлос вел меня по лестнице, я поинтересовалась, есть ли у него дети. Он ответил, что нет, и прибавил: «Но не волнуйтесь. Мы найдем вашу дочь». Именно эти слова мне в ту минуту больше всего хотелось услышать.

Меня ввели в просторную комнату с несколькими письменными столами. Джерри попросил Жоао Карлоса разрешить ему остаться со мной, потому что волновался о моем психологическом состоянии. К счастью, ему позволили остаться, но при условии, что он будет сидеть у меня за спиной. Сейчас я знаю, что в полиции обычно этого не разрешают, так что я благодарна за это Жоао. Он задавал вопросы на португальском, молодая женщина переводила их для меня на английский, а мои ответы — для него на португальский. Наш разговор не записывался ни на магнитофон, ни на видео. Жоао Карлос сразу вносил мои ответы (так, как передавала ему переводчица) в компьютер. Как вы догадываетесь, на все это уходило немало времени. Я то и дело посматривала на часы — либо на висевшие на стене, либо на мои наручные. С каждой прошедшей минутой, с каждым часом я внутренне сжималась все больше и больше.

Офицер начал с вопроса о том, как мы оказались в Португалии, а затем сосредоточился на том моменте, когда я обнаружила исчезновение Мадлен. Когда он спросил, бывала ли я раньше в Португалии, у меня вырвалось: «Нет, и больше я сюда не приеду!» Переводчица укоризненно посмотрела на меня и сказала: «Миссис Макканн, это могло произойти где угодно». Конечно, она была права, и мне стало немного стыдно за вырвавшиеся сгоряча слова, но стоит ли удивляться, что в тех обстоятельствах я была в таком состоянии? Когда я начала рассказывать о том, как увидела аккуратно сложенное одеяло Мадлен, у меня задрожал голос. Джерри положил мне руку на плечо и легонько сжал, пытаясь успокоить.

Допрос длился долгих четыре часа. После этого мы встретились с Гильермину Энкарнасаном, главой судебной полиции Алгарве, который приехал из Фару, чтобы наблюдать за ходом расследования. Он сказал, что вечером с нами свяжутся, сообщат, как идут дела, и оставил нам номер телефона, по которому мы могли звонить, если у нас возникнут вопросы. Это был номер одного офицера в Портимане по имени Таварес де Алмейда. Энкарнасан добавил, что, если мы захотим поговорить с ним, в Портимане знают номер его мобильного и свяжутся с ним в любое время.

Тем временем в полицейское отделение привезли Фиону, Рассела, Рейчел и Дайан. Их допрос продлился до вечера.

Была уже половина восьмого, когда один из офицеров СП повез нас обратно в гостиницу. Нас сопровождала Анджела Морадо. Минут через десять-пятнадцать после того, как мы выехали, полицейскому позвонили из отделения. Он сказал что-то Анджеле, и та пояснила нам, что ему приказали везти нас обратно. Объяснять, почему, ему запретили. Мы ехали пугающе быстро, но он резко развернул машину, и, вдавив в пол педаль газа, помчал нас на сумасшедшей скорости обратно в Портиман. Не могу передать, что я тогда чувствовала. Что случилось? Они нашли Мадлен? Живую? Мертвую? Мы с Джерри тесно прижались друг к другу. Не выдержав пытки неизвестностью, я заплакала и стала неистово молиться.

В полицейском отделении мы провели как минимум еще десять мучительных минут в приемной, прежде чем кто-то показал нам фотографию, явно сделанную с записи камеры видеонаблюдения какой-то автозаправки, на которой была изображена женщина со светловолосой девочкой. Объяснять нам ничего не стали, только спросили, не Мадлен ли на снимке. Это была не она. Больше мы были не нужны, и нас, полностью опустошенных, снова выпроводили.

Мы были совершенно не готовы к тому, что увидели, вернувшись в гостиницу около девяти вечера. Вдоль дороги, ведущей к нашему корпусу, в пять-шесть рядов стояли, как нам показалось, сотни репортеров и телевизионных журналистов.

Хотя Джерри мне тогда ничего не сказал, но, едва увидев эту армию журналистов, он понял, чем обернется для нас такое вторжение в нашу личную жизнь в столь трудное для нас время. Сами мы до этого никогда не попадали в поле зрения медиа, но могли представить, что при этом происходит с людьми, какими назойливыми могут быть представители СМИ, особенно таблоидов. Но тогда такие мысли не возникли у меня в голове, сосредоточиться на чем-то одном у меня получалось лишь на секунду.

Мы вышли из полицейской машины в море микрофонов, ослепительных вспышек, щелкающих и жужжащих фото- и видеокамер. Неожиданно оказаться в центре такого внимания — жадного и в то же время отстраненного, холодного, как к каким-то диковинным животным в зоопарке, — было очень непросто и еще больше усилило стресс. Все это в тот миг показалось мне очередной фантастической сценой какого-то безумного, кошмарного сна, от которого я не могла пробудиться.

Наш новый номер 4G был полон людей. Среди них были мои мама с папой и тетя Нора, приехавшие из Великобритании. Нора, прилетевшая погостить из Канады, должна была как раз сегодня возвращаться домой, но отказалась лететь, чтобы приехать сюда с моими родителями и поддержать нас. Обнимая всех по очереди, мы не хотели размыкать объятий. Все плакали. Встреча при таких обстоятельствах была отнюдь не радостной. Для меня все было как будто окутано туманом, я даже не могу точно сказать, кто еще там находился, но, кажется, помню Джона Хилла, Эмму Найтс и Крэйга Мэйхью из компании «Марк Уорнер», а еще посла Джона Бака, британского консула Билла Хендерсона и Анджелу Морадо, которые приехали с нами из Портимана. Были там и несколько новых лиц: Лиз Доу, британский консул в Лиссабоне, пресс-атташе британского посольства Энди Боус и Алекс Вулфол, специалист по связям с общественностью в кризисных ситуациях из английской компании «Белл Поттингер», приехавший по приглашению руководства компании «Марк Уорнер», как и психолог из Центра кризисной психологии (ЦКП), расположенного в Северном Йоркшире.

Работники «Оушен клаб» принесли в номер еду, но я по-прежнему не могла себя заставить съесть хоть что-нибудь. В ту минуту у меня было одно желание — увидеть Шона и Амели. Пока нас не было, за ними присматривала Эмма, и незадолго до нашего возвращения она уложила их спать, но я все равно пошла к ним. Моя потребность быть с ними пересилила страх потревожить их сон.

Только сейчас я заметила уродливые сине-черные кровоподтеки у меня на кистях и на предплечьях. Я опешила, не понимая, откуда они могли взяться. Джерри напомнил мне, что я вчера вечером била кулаками по металлическим перилам веранды и стенам номера. Помнила я об этом смутно.

Несмотря на свое недоверие к прессе, Джерри все же решился сделать заявление. Он понимал, что мы обязаны попытаться обратить на себя внимание тех, кто мог что-нибудь знать о похищении. Когда об этом сообщили мне, внутри у меня все сжалось от страха. Я никогда не умела как следует держаться перед аудиторией, и тем более после того, как у нас похитили дочь. Джерри объявил собравшимся в номере о своем намерении. Никто не стал ему советовать не делать этого. Хотя, надо отметить, тогда никто не владел ситуацией, кроме разве что Алекса Вулфола, главной задачей которого было представлять компанию «Марк Уорнер». Джерри нашел какой-то листок бумаги, сел за стол и за несколько минут написал текст обращения.