Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рядом с фургоном стоял человек в штатском комбинезоне, нервно теребя фуражку, которую держал перед собой. Увидев приближающихся сановников, он вытянулся по стойке смирно.
- Господа, это Герр Шмидт, - сказал доктор Хартманн. - Он механик из Главного управления безопасности Рейха в Берлине и управлял своим транспортным средством всю дорогу сюда - не так ли, Шмидт?”
“Да, сэр, - сказал Шмидт, почтительно склонив голову.
“А, так будьте добры объяснить, как работает этот фургон.”
- Да, сэр. Шмидт нахмурился и сказал: "Идея фургона исходила от генерала небе, главы криминальной полиции. Однажды вечером он пришел домой и напился-я не рассказываю сказок, господа, так говорил сам генерал, когда объяснял нам это. Он ставит машину в гараж и засыпает, не выключая двигателя. Он просыпается, кашляя, отплевываясь и чувствуя себя больным, как свинья. Он думает: "Я мог бы умереть в этой машине. Почему бы нам не использовать выхлопные газы грузовика, чтобы избавиться от людей, которые нам не нужны?- Он берет на работу ученых из Главного управления безопасности, они передают свои планы парням в мастерских, и все. Могу я показать вам, джентльмены?”
Кох кивнул, и Шмидт повел инспекционную группу к задней части грузовика. - Он показал пальцем. - Это выхлопные газы, которые могут задушить человека в мгновение ока. Это все из-за угарного газа, понимаете?”
До сих пор Кох мог следить за развитием науки, и Шмидт обратил внимание слушателей на металлический ящик, прикрепленный к борту грузовика. - Здесь есть шестидесятимиллиметровый шланг. Я вынимаю его и прикрепляю один конец к выхлопной трубе . . . проскальзывает красиво и легко. А теперь загляни под фургон.”
Герхард присоединился к остальным, когда они опустились на корточки и наклонили головы, чтобы рассмотреть днище фургона. Шмидт указал на короткую металлическую трубу, уходящую вниз от пола грузового отсека фургона. - Видишь эту трубу? Один его конец приварен к отверстию в полу фургона. Ты приклеиваешь шланг на другой конец. Теперь газ идет из выхлопной трубы по трубе в заднюю часть фургона. Как только вы закроете задние двери, они станут герметичными. Они не дышат ничем, кроме выхлопных газов, ядовитого угарного газа, и очень скоро они вообще перестают дышать.”
- Спасибо, Шмидт, это все, - сказал Хартманн. “Итак, мы отправляемся на испытательный полигон? Я полагаю, все будет ждать нас, когда мы туда доберемся?”
Он посмотрел на Йеккельна, который кивнул. - Вчера вечером были арестованы все подопытные. Их держали под охраной в сарае. Семьдесят евреев, как и требовалось, были разделены поровну между мужчинами и женщинами в возрасте от десяти до шестидесяти пяти лет. До нашего прибытия с них сняли одежду и все ценные вещи, включая золотые зубы.”
С каждым произнесенным словом ужас того, что ему предстояло увидеть, становился все более очевидным для Герхарда. Он ломал голову, что бы такое сделать, чтобы испортить газовый фургон или предупредить евреев, которых загонят в него. Но он знал, что, хотя какой-нибудь благородный жест может принести мгновенную мазь на его совесть за несколько секунд до того, как его застрелят, он не изменит судьбы мужчин, женщин и детей, которых вот-вот принесут в жертву.
"Я должен следить за этим", - сказал он себе. Я должен быть свидетелем. Я должен нести свою долю вины за зло, которое творит моя страна.
Штабные машины, под присмотром Ханомага, двинулись по голой, безликой местности. Через несколько месяцев это будет золотое море пшеницы, но сейчас это была темная, бесплодная почва, простиравшаяся так далеко, насколько хватало глаз. Прошло чуть больше часа, когда машины свернули с главной дороги и въехали в деревню, маленькие домики, построенные из бревен, а затем крытые соломой, которые были традиционными местами обитания русского крестьянства.
Колонна остановилась перед другим зданием, без окон и больше остальных. Рядом с ним стояли два грузовика с брезентовыми крышами, и около дюжины мужчин в камуфляжных халатах Ваффен-СС разговаривали и курили. Герхард видел, как младший офицер спешит привести их в порядок, прежде чем важные пассажиры выйдут из штабных вагонов.
Солдаты СС выстроились в два аккуратных ряда и стояли спокойно, пока гауляйтер Кох не вышел из машины, а затем вытянулись по стойке "смирно". Йекельн подошел к младшему офицеру, судя по виду лейтенанту, обменялся приветствиями с Гитлером и коротко посовещался.
Йекельн вернулся к группе наблюдателей и обратился к Коху: - Герр гауляйтер, я имею честь сообщить вам, что мы готовы приступить.”
“В таком случае продолжайте, - ответил Кох.
Солнце светило вовсю, на небе не было ни облачка, но дул холодный северный ветер, и земля под ногами Герхарда была твердой от мороза. Минусовой воздух был не единственной причиной, по которой Герхард плотнее закутался в свое серое пальто, ожидая развития событий этого дня. Он почувствовал, как изнутри его охватывает холод, страх, который только усилился, когда двери сарая открылись.
Резкая команда: "двигайся! Шевелись! Скорее!- послышалось, и первый из евреев вышел, моргая и дрожа, на свет.
Шмидт поставил газовый фургон так, чтобы его задняя часть была обращена к сараю. Он вышел из кабины водителя, обошел машину, открыл двойные двери в задней части грузового отсека и спустился по металлическим ступенькам, чтобы можно было пройти прямо в отсек. Он вытащил шланг из грузовика, перекинул один конец через выхлопную трубу фургона и исчез под ним, прихватив с собой другой конец.
Эсэсовцы гнали евреев, заставляя их бежать с криками, шлепками и ударами кнутов и дубинок, как рычащих собак вокруг стада овец. Поток обнаженных людей прошел мимо Герхарда достаточно близко, чтобы он мог почувствовать запах их пота, экскрементов и страха. Он вдруг увидел отдельных людей, как отдельные кадры в быстро прокручивающейся пленке: женщина прижимала к себе испуганного, плачущего сына, пытаясь успокоить его, хотя она, должно быть, знала, что они оба на пути к смерти; старик, хватающийся за окровавленный рот (Герхард сначала подумал, что его ударили, а потом понял, Боже мой, они вырвали золотые зубы из его челюстей); женщины, скрестившие руки на груди или прикрывшие ладонями свои пупырышки, пытаясь сохранить хоть какую-то скромность; мужчины средних лет, которые когда-то могли быть врачами или юристами (мгновенное осознание: это мог быть Иззи Соломонс). Молодой человек лет двадцати с небольшим остановился и повернулся к одному из эсэсовцев, который был примерно его
