Я, конечно же, знакома с понятием вакханалий и дионисийских мистерий, но мне представляется в высшей степени странным, что женщинам нравится проводить целый вечер, выпивая и приобретая подобные устройства, и уж тем более странно, что такое мероприятие именуется «развлечением». Слиянию тел двух влюбленных положено быть священным таинством. Оно не может служить предметом обсуждения между малознакомыми людьми над подносом с кондитерскими изделиями в виде нижнего белья. Когда мы с моим музыкантом впервые уединимся ночью, союз наших тел будет отражать союз наших разумов и душ. Его инаковость; вспышка темных волос в подмышечной впадине; бугорки на клавишах ключиц. Биение крови на сгибе локтя. Теплая мягкость губ, когда он обнимет меня и…

– Эй! Элеанор! Я это… Если ты со мной, нам надо бежать на автобус.

Я рывком вернула себя в негостеприимную реальность и увидела коренастую фигуру Рэймонда в неряшливой толстовке и грязных кроссовках. Вполне возможно, его мама окажется умной и очаровательной собеседницей. Ее потомство заставляло меня в этом сомневаться, но ведь никогда не знаешь наверняка.

– Хорошо, Рэймонд, я сопровожу тебя в дом твоей матери, – сказала я.

Разумеется, машины у Рэймонда, не было. На вид ему было лет тридцать пять, но в нем было что-то юношеское, невозмужалое. В некоторой степени это объяснялось его стилем одежды. Видеть его в нормальной кожаной обуви мне еще не доводилось: он все время носил кроссовки; судя по всему, их у него было очень много, самых разных расцветок и фасонов. Я часто замечала, что люди, имеющие обыкновение носить спортивную одежду каждый день, не питают склонности к физическим упражнениям.

Спорт для меня остается тайной. В начальной школе дни состязаний были единственными в году, когда наименее одаренные ученики могли побеждать и завоевывать призы, прыгая в мешке или пробегая быстрее одноклассников расстояние между точками А и В. Как же они обожали носить потом все эти значки! Будто второе место в забеге с яйцом на ложке как-то компенсировало их неспособность понять, как используется апостроф.

В средней школе уроки физвоспитания и вовсе были недоступны моему пониманию. Мы должны были надевать специальную одежду, бесконечно бегать вокруг поля, а иногда нам велели взять металлическую трубку, которую через определенные интервалы полагалось передавать другим. Если мы не бежали, то прыгали в песочницу или через невысокую перекладину на двух подпорках. Делать это нужно было по-особенному; просто разбежаться и прыгнуть не разрешалось, сначала нужно было неким хитрым образом развернуться и оттолкнуться. Я спрашивала, зачем это надо, но ни один наш учитель (большинство из них, как я убедилась, с трудом могли ответить, который час) так и не привел внятного объяснения. Странно было навязывать подобную деятельность молодым людям, не питавшим к ней ни малейшего интереса. В самом деле, я уверена, что все эти мероприятия только заставили большинство из нас навсегда охладеть к любой физической активности. К счастью, у меня от природы гибкие и стройные конечности и я люблю ходить пешком, поэтому всегда поддерживала себя в приемлемой физической форме. Чрезмерный вес всегда внушал мамочке особенное отвращение («Ленивая, прожорливая скотина», – шипела она, когда мимо нас по улице проходил полный человек), и я, по всей видимости, в определенной степени переняла эту точку зрения.

У Рэймонда не было избыточной массы тела, но он выглядел рыхлым и немного пузатым. На его торсе не проступало ни одного мускула, и я подозревала, что сколь-нибудь регулярной нагрузке он подвергал лишь мышцы предплечий. Его вестиментарные предпочтения также не украшали его невзрачную наружность: он всегда носил мешковатые джинсы и растянутые футболки с инфантильными девизами и картинками. Одевался он скорее не как мужчина, а как мальчик. Ухаживал за собой он также небрежно и вечно был небрит, но на его подбородке росла не столько борода, сколько клочковатая щетина, придававшая ему неопрятный вид. Белобрысые, какого-то мышиного цвета волосы были коротко подстрижены, и им он тоже едва уделял внимание – максимум вытирал грязным полотенцем после мытья. В целом Рэймонд производил впечатление если и не бродяги, то, по меньшей мере, человека, который минувшей ночью спал на полу в чужом доме, а то и в ночлежке.

– Вон наш автобус, Элеанор! – воскликнул он и бесцеремонно подтолкнул меня вперед.

Я держала свой проездной наготове, но вот Рэймонд, что было вполне предсказуемо, такового не имел и, за неспособностью спланировать что-то заранее, предпочитал переплачивать. Далее выяснилось, что у него не было даже нужного количества монет, так что мне пришлось одолжить ему фунт. Завтра непременно попрошу Рэймонда его возместить. Поездка до дома его матери заняла примерно двадцать минут, в течение которых я объясняла ему все преимущества проездных билетов, в том числе где они продаются и сколько требуется поездок, чтобы покрыть расходы или даже начать перемещаться на общественном транспорте бесплатно. Однако Рэймонд не показался мне особенно заинтересованным: когда я закончила, он меня даже не поблагодарил. Он поразительно неискушенный собеседник.

Мы прошли по небольшому кварталу, застроенному беленькими квадратными коттеджами, выполненными в четырех различных стилях, чередовавшихся в весьма предсказуемой манере. На каждой подъездной дорожке стояла довольно новая машина, повсеместно виднелись следы пребывания детей – трехколесные велосипеды и баскетбольные кольца на стенах гаражей, – но самих детей не было видно или слышно. Все улицы были названы в честь поэтов – Вордсворта, Шелли, Китса – наверняка по решению маркетингового отдела компании-застройщика. Этих поэтов, писавших о погребальных урнах, цветах и бегущих по небу облаках, просто не мог не знать человек, жаждущий жить в таком вот доме. Основываясь на опыте прошлого, я бы предпочла жить на Данте-стрит или же на По-лейн.

Подобного рода окружение было мне хорошо знакомо: когда меня отдавали в приемные семьи, я не раз жила практически в таких же домах на практически таких же улицах. Здесь не найдешь ни пенсионеров, ни друзей, снимающих вскладчину, ни одиночек – за исключением тех, кто недавно расторг узы брака и вот-вот готовится покинуть эти места. На подъездных дорожках выстроились приличные автомобили, в идеале по два на дом. Семьи приезжали и уезжали, и в целом здесь витал дух непостоянства, будто это были наспех выставленные декорации, которые можно в любой момент передвинуть. Я вздрогнула, пытаясь прогнать нахлынувшие воспоминания.

Мать Рэймонда жила в доме с ухоженной террасой, за рядом более новых домов, отделанных щебнем. Тут располагалось социальное жилье, и улицы были названы в честь никому не известных местных политиков. Те, кто купил здесь дома, поставили в качестве входных дверей двойные стеклопакеты или пристроили небольшие крытые крылечки. Фамильное гнездо Рэймонда не претерпело никаких изменений.

Он проигнорировал входную дверь и обогнул дом сбоку. На заднем дворе обнаружились маленький хозяйственный домик с аккуратными занавесками на окнах и квадратная лужайка, по краям которой были протянуты веревки для сушки белья. На ветру хлопала выстиранная одежда, развешанная с военной точностью: ряд простых простынь и полотенец, а за ним еще один, состоящий из смущающего синтетического нижнего белья. Небольшой участок был засажен овощами: по-тропически раскидистым ревенем, стройными грядками моркови, лука-порея и капусты. Меня восхитила симметрия и точность их расположения.