На моем лице, видимо, отразилось недоумение.

– Моя сестра, – объяснил Рэймонд.

– Боже праведный, Рэймонд, ты наверняка только и талдычишь, что о футболе да компьютерах, хотя вряд ли ей хочется об этом слушать. Ох уж эти мальчишки, да, Элеанор?

Она улыбнулась и покачала головой.

Я была озадачена. Как можно забыть, что у тебя есть сестра? Я предположила, что он не забыл – просто принимал ее как данность, как самый заурядный и неизменный факт жизни, который даже не стоит упоминания. Мне, единственному ребенку в семье, подобный сценарий казался немыслимым. Вселенную семьи Олифант населяли только два человека: мамочка и я.

Мать Рэймонда все рассказывала:

– Дениз было одиннадцать, когда Рэймонд появился на свет. Это была неожиданность и Божье благословение.

Она посмотрела на него с такой любовью, что мне даже пришлось отвернуться.

По крайней мере, сказала я себе, я буду знать, как выглядит любовь. Это уже кое-что. На меня никто так никогда не смотрел, но теперь я смогу узнать этот взгляд, если представится случай.

– Сынок, достань-ка наш альбом. Я покажу Элеанор фотографии нашего отдыха в Аликанте, летом, перед тем, как ты пошел в школу. В аэропорту он застрял во вращающейся двери, – вполголоса сказала она, доверительно склонившись ко мне.

Увидев на лице Рэймонда выражение беспредельного ужаса, я засмеялась.

– Мам, Элеанор не хочет умирать от скуки, разглядывая наши старые фотки, – сказал он, заливаясь ярким румянцем, который, полагаю, многим показался бы очаровательным.

Я подумала, не настоять ли на просмотре альбома, но Рэймонд выглядел таким несчастным, что я не смогла так с ним поступить.

В этот момент у меня в животе громко заурчало, что было очень кстати. После обеда, состоящего из бутерброда с консервированными макаронами в томатном соусе, я съела лишь одно печенье. Мать Рэймонда тактично кашлянула.

– Элеанор, ты же останешься на чай, правда? У нас не будет роскошного застолья, но приглашаем мы от всей души.

Я взглянула на часы. Было лишь полшестого – для обеда или ужина время неурочное, но мне хотелось есть, и если я даже останусь, то все равно успею на обратном пути забежать в «Теско».

– С превеликим удовольствием, миссис Гиббонс, – сказала я.

Мы расположились за небольшим столом на кухне. Суп был чрезвычайно вкусен; хозяйка сказала, что сначала сварила бульон на свиной ножке, затем добавила мелко нарезанного мяса и овощей со своего огорода. На столе лежали хлеб, масло и сыр, а потом мы пили чай с кремовым тортом. Все это время миссис Гиббонс потчевала нас историями о болезнях и эксцентричных выходках ее соседей, а также рассказами о жизни их многочисленных семей. Эти сведения представляли столь же малый интерес для меня, сколь и для Рэймонда – судя по выражению его лица. Рэймонд часто с любовью поддразнивал ее, она в ответ делала вид, что злится, слегка шлепала его по руке и бранила за грубость. Мне было тепло и уютно, как никогда в жизни.

Мать Рэймонда с трудом поднялась на ноги и взялась за свои ходунки. Когда она, прихрамывая, удалилась в уборную на втором этаже, Рэймонд сказал, что у нее ужасный артрит суставов в коленях и бедрах. Дом был не особенно приспособлен для людей с ограниченной подвижностью, но миссис Гиббонс, по его словам, отказывалась переезжать, потому что провела здесь все молодые и зрелые годы и вырастила здесь своих детей.

– Теперь, – сказала она, вновь спустившись на первый этаж, – я помою посуду, а потом мы можем присесть на диван и немного посмотреть телевизор.

Рэймонд вскочил на ноги.

– Сиди, мам, я сам все сделаю, это займет каких-то пару минут. А Элеанор мне поможет, правда, Элеанор?

Я встала и принялась собирать тарелки. Миссис Гиббонс сначала яростно протестовала, но в конечном счете вновь села на стул, медленно и неуклюже, и я услышала тихий стон боли.

Рэймонд мыл посуду, я ее вытирала. Так решил он – видимо, обратил внимание на мои красные, раздраженные руки, хотя и не подавал виду. Он просто отстранил меня от мойки и сунул в мои поврежденные ладони кухонное полотенце – весьма броское, с изображением шотландского терьера в клетчатом галстуке-бабочке.

Полотенце было мягкое и пушистое, будто его много раз стирали, тщательно выглаженное и сложенное в аккуратный, плотный квадратик. Я взглянула на тарелки, перед тем как составить их в стопку для Рэймонда. Сервиз был старый, но хорошего качества, расписан пышными розами и отделан по краям потускневшей от времени позолотой. Миссис Гиббонс перехватила мой взгляд. Да, в наблюдательности ей точно не откажешь.

– Наш свадебный подарок, – сказала она, – подумать только – продержаться с тех пор почти полвека!

– Ты это про себя или про сервиз? – спросил Рэймонд.

Его мать поцокала языком, покачала головой и улыбнулась. Пока каждый из нас занимался возложенным на него делом, воцарилась уютная тишина.

– Элеанор, скажи, у тебя есть ухажер? – спросила миссис Гиббонс.

Как утомительно.

– В данный момент нет, – ответила я, – но у меня есть кое-кто на примете. Так что это всего лишь вопрос времени.

Со стороны мойки донесся стук – Рэймонд с грохотом уронил в сушилку половник.

– Рэймонд! – пожурила его мать. – Какой же ты растяпа!

Я, разумеется, продолжала следить за моим музыкантом в Интернете, но он, так сказать, был виртуально немногословен. Пара снимков его еды в «Инстаграме», несколько твитов и неинтересные заметки о музыке других исполнителей в «Фейсбуке». Ничего страшного. Буду ждать подходящего случая. Если я что-то понимала в романтических отношениях, то идеальный момент для того, чтобы мы встретились и полюбили друг друга, наступит, когда его совсем не ждешь и при самых что ни на есть благоприятных обстоятельствах. Но все же, если в ближайшее время этого не случится, придется брать дело в свои руки.

– А твои родные? – спросила миссис Гиббонс. – Они тоже живут где-то здесь? У тебя есть братья или сестры?

– К сожалению, нет, – ответила я. – Я бы хотела расти не одна.

На мгновение я задумалась. И вдруг услышала собственный голос:

– Это одна из главных печалей моей жизни.

Раньше я никогда не произносила таких слов. И до этого момента никогда не формулировала такую мысль в уме. Я сама себе удивилась. «А кто в этом виноват, а?» – прошептал мне на ухо холодный, резкий, злой голос. Мамочка. Я закрыла глаза, пытаясь от нее избавиться.

Судя по всему, миссис Гиббонс почувствовала, как мне неловко.

– О, ну, зато, не сомневаюсь, у тебя очень близкие и доверительные отношения с мамой и папой, да? Уверена, ты, единственный ребенок, для них свет в окошке.

Я уставилась на свои туфли. Почему я их выбрала? Я не смогла вспомнить. Они были на липучках, что позволяло их без труда надевать, и, благодаря черному цвету, подходили к чему угодно. Удобная плоская подошва, высокий задник служил хорошей опорой лодыжке. Сейчас я поняла: они омерзительны.