— Произношение лондонское, не спутаешь, — девушка пожала плечами.

Чернов сделал пометку в блокноте.

В кухню заглянул лейтенант, поманил Чернова в коридор.

Тот неохотно поднялся, вышел:

— Чего у тебя?

— В квартире три сейфа. Все три пусты.

Чернов заглянул в зал спросил у фельдшера — дюжего молодца лет тридцати, розовощекого, с легким деревенским выговором.

— Как потерпевшая?

Старушка жалобно всхлипнула.

— Укол сделали, медикаментозную блокаду, — отчитался медик. — Но опрашивать я ее не рекомендую.

— А кого мне опрашивать?! — взбеленился Чернов. — Мать Терезу?

— Мать Тереза уже вообще давно того… померла, — насупился фельдшер.

Чернов всплеснул руками:

— Ну, видишь, некого опрашивать, — нахмурился. — Не уезжайте, пока я её не опрошу.

— Я если что на дежурстве, — попробовал препираться здоровяк, захлопнул оранжевый чемоданчик.

Следователь недобро глянул на него из-под кустистых бровей:

— Поздравляю. Я тоже, — он обернулся к мявшемуся за спиной лейтенанту, — Гусев, опроси эту парочку влюбленную на кухне. Не забудь протокол подписать, не так как в прошлый раз.

Лейтенант покраснел до ушей:

— Аркадий Иванович! Это ж когда было?!

— А когда б не было… Я тебе обещал, что будут помнить до пенсии. А пенсия у тебя не скоро… Иди, иди, не трать мои нервы.

Он нетерпеливо махнул рукой и направился к старушке.

— Ну, Ираида Семеновна, — мягко начал он, присаживаясь рядом с женщиной, — как вы себя чувствуете?

Он доверительно дотронулся до сухой руки, похлопал отечески. Рука прохладная, но сухая, без испарины. «Ничего старушка, крепкая», — отметил он автоматически.

— Как я могу себя чувствовать? — старушка закатила глаза и траурно вздохнула.

— Ну, ничего-ничего. Рано причитать-то. Что ж вы цацки свои ненадежно так спрятали? — при этих словах затаившийся за спиной медик недоверчиво откашлялся. Чернов покосился на него, показал кулак из-под полы пиджака. — Вот товарищи мои три сейфа у вас нашли, все три пустые…

Он сокрушенно покачал головой.

Ираида поджала губы:

— Да два-то уже три года как пусты. Эта квартира мужа моего, покойного Михаила Андреевича. А он из старого рода ювелиров. Квартирка еще деду его принадлежала. Вот тайников-то в доме и понатыкано. Я только один использовала, тот, что в спальне, за иконой Богоматери. Думала, сбережет Пресвятая моё наследство… А оно вон как вышло, — морщинистое лицо повело, губы сжались в тонкую линию, задрожали.

Чернов торопливо сжал руку старушки в своей.

— Не стоит так убиваться, найдем мы ваше наследство. Вы мне только подробнее опишите, что там было, как выглядело, может, фотографии какие сохранились. Стоимость, опять же, хотя бы примерная, — он развернулся к прижавшемуся в дверях сержанту, сигнализируя, чтобы начал, наконец, вести протокол.

Ираида скорбно вздохнула:

— Кольцо. Лилия pureté[11], — процедила она. — Золото 56-й пробы, крупный изумруд в форме капли, эмаль, россыпь бриллиантов. Работы Пиль-Кнут Оскара, ведущего ювелира Дома Фаберже, — она высокомерно посмотрела на следователя, ожидая застать восхищение и трепет в глазах. Напрасно: Чернов слушал внимательно, запоминая всё, что говорит пострадавшая. Бумаге и записям помощников он уже давно не доверял. Острый глаз и чуйка — вот, что вело его по криминальному миру. Сейчас чутье подсказывало, кричало, стучало молотком в висках, требуя искать второе дно в этой попахивающей международным скандалом истории.

Бабуля Эрхард что-то скрывала.

Он задал следующий вопрос для протокола:

— А какова примерная стоимость этой вещицы?

Старушка пожала плечами:

— Я не собиралась её продавать, посему стоимостью особенно не интересовалась. В 2013-м она участвовала в выставке, там её оценили в пятьдесят с лишним тысяч.

— Рублей? — Чернов не смог подавить удивление в голосе.

Старушка посмотрела на него, как на умалишенного:

— Евро, — бросила пренебрежительно.

Следователь прищурился, переводя на нынешний курс — это ж около четырех миллионов получается.

Присвистнул, чем вызвал ещё больше недовольства со стороны старушки, пришлось извиняться:

— Я просто таких безделушек ещё ни разу и не видел. Это у нас особо крупный размер получается, другая квалификация преступного деяния, — вздохнул. — Только что же вы, Ираида Семёновна, так беспечно такую ценную вещь дома хранили?

— Так в сейфе же! — воскликнула дама, пытаясь сесть. Медик бросился к ней, удерживая на подушках, Ираида отмахнулась: — Ах, оставьте меня, я здорова, здоровее вас всех!

Спустила ноги с дивана, сунула в модные домашние туфли на низком каблуке, поправила прическу.

— Как часто вы заглядывали в сейф? — Чернов всё ещё искал что-то важное.

— В прошлом месяце. 16 марта в 6 утра ровно.

Следователь ухмыльнулся тайком:

— Так точно помните? Это связано с какими-то событиями?

— 16 марта — день рождения моего покойного Михаэля. Я всегда поминаю его тем, что ему было дорого. Вот достаю из сейфа это самое кольцо, — она сделала неловкую паузу, которая не ускользнула от опытного уха следователя, — надеваю на палец, показываю солнышку, говорю спасибо, убираю назад. Всё.

— А сегодня вы почему решили посмотреть? Солнышко-то уже село, когда вы обнаружили пропажу.

Ираида нахмурилась:

— Предчувствие. Нахлынуло, охолонуло будто водой ключевой, — она понизила голос: — Мне всё кажется, что за мной кто-то наблюдает последнее время.

Чернов почувствовал неладное:

— Это как долго?

— Не более недели. Мне всё время кажется, что я обернусь и поймаю чей-то пристальный взгляд, — сержант за спиной шмыгнул носом.

— Раньше этого не было?

— Нет, конечно, я не параноичка!

— Кроме этого кольца другие ценные украшения у вас имелись? — Чернов чувствовал, что попал в самую точку: глаза старухи стали темны как крыло суккуба, взгляд острее испанского стилета.

Ираида повела покатым плечом:

— Больше ничего не пропало, — отозвалась уклончиво.

Чернов улыбнулся:

— То есть украшение «Лилия» у вас не единственное? Но похищено только оно? Верно ли я вас понрмаю, что в доме в настоящий момент хранятся и иные ценности?