Никогда еще у Самсона на лице не возникало такого отвращения, как когда он намоченной в керосине тряпкой протирал подмышки и промежности Антона и Федора, втирал керосин в коротко остриженные головы, просовывал мокрую тряпку меж пальцев ног и возил ее так, как скрипач смычок, пока те пыхтели и посматривали на лицо хозяина с кривыми ухмылочами.

— Не привыкшие вы к керосину! — усмехался Антон и делал вид, что вдыхает противный аромат с удовольствием.

Вскоре вытащил Федор из печки одежду с портянками. Перехватывая из пальцев правой руки в пальцы левой из-за того, что были они горячими, стал он трусить рубаху и кальсоны. И в свете лампы увидел Самсон, как осыпаются перхотью на пол из вытащенных тряпок упревшие вусмерть паразиты.

Кальсоны Антон и Федор натягивали на ноги еще горячими, охая, ахая и довольно улыбаясь.

— Учись, гимназист! — выдохнул радостно Антон, натянув рубашку.

Больше ни слова не сказав, очищенные от паразитов огнем и керосином, красноармейцы удалились спать.

Пересыпанные в его печку угли тепла спальне Самсона не добавили. Улегся он под одеяло и только силой воли заставил себя отвлечься от холода. Замер, напрягши мышцы ног, рук и шеи.

И обрадовался, тут же услышав шепот Антона и Федора.

— Тепло-то как! — сказал Федор. — Все равно что в бане после бани остаться!

— Да, — прозвучал голос Антона. — В таком-то здоровом виде и снова завтра в патруль или в охрану отправят! Надо нам, думаю, уже бежать! А то ведь скоро могут на казармы бросить! Деникин, говорят, все ближе!

— А в чем бежать? Надо бы где крестьянскую одежду добыть. Или извозчиков ночью раздеть! У этого дурня вся одежда такая, что нашим лицам не подойдет! Сразу остановят!

— Ну а чего, — не согласился Федор. — Там у него еще что-то в шкафу, костюм городской. Можно в пепле извалять, тогда в глаза не бросится!

— Знаешь, — зашептал после паузы Антон, — кажись, он в наших вещах рылся! В ящиках вилки наверху, а были на дне.

— Украсть хочет?

— Думай, Федя! Ты забыл, куда он на службу пошел?

— Ой! — вырвалось у Федора совсем не шепотом. Но сразу он на шепот вернулся. — Так лучше, может, задушим, пока спит?

— Не хочется, — ответил Антон. — Не хочется! Но может, и надо. Но ведь его искать начнут! Сюда сразу придут из милиции! Нет. Надо Гришке сказать, чтоб он этого одноухого на улице подстерег и ударил. А мы давай завтра вещи к Якобсону перенесем и скажем, что мы на его цену согласные. Деньги и за то, что раньше отнесли, и за это получим, и сразу скатертью дорожка к родной рогожке! А будет пручаться, скажем, что продадим все аптекарю!

— Ага, — твердо прошептал Федор. — Складно ты думаешь, не то что я!

— Ну так ты служкой звонаря не был! А я был! Как вспомню, так и в голове эхо!

— А если б не война, ты бы звонарем стал? — спросил Федор.

— А чего? — шепот Антона зазвучал радостнее. — Это ж каждый день можно на колокольню, и все вокруг как твое! Понимаешь! И все гудит от твоей руки! Сила!

Самсон, успокоенный пониманием того, что этой ночью его душить не будут, заснул. И ранним утром первым квартиру свою покинул.

Посидел за отцовским столом без движения, только вспоминая и обдумывая все услышанное. А потом складно и детально заявление свое наново написал.

В этот раз Найден протянул правую свободную руку и похлопал Самсона по плечу, проявляя свое одобрение только что прочитанному письменному документу.

— Следующей ночью их заберем, — сказал. — Пошлем грузовик и четверых агентов. Сам-то хочешь участвовать?

— Нет, — честно признался Самсон. — Я их голыми видел. Мне как-то стыдно будет.

— Перед ними? — удивился Найден.

— Перед собой. Перед покойными родителями.

— Ну и ладно, — успокоил его Найден. — Но тебе на аресты выезжать надо! Оно закаляет! И будешь лучше людей в лицо понимать! Да, и вот у меня еще что для тебя есть!

Он протянул Самсону кожаную черную фуражку.

— Теперь ты полностью в форме!

Самсон натянул фуражку на голову, понял сразу, что полностью она оголенную ушную раковину не покрывает, но не стал об этом задумываться. Поблагодарил Найдена.

В советской столовой на Столыпинской на обед давали овсянку со свиным жиром и гречневый суп с луком. В этот раз почему-то решили добавить ломоть хлеба и никакой доплаты не потребовали.

Аппетит у Самсона проснулся хороший. Он ел с удовольствием и думал о Надежде. Эти мысли были ему особенно приятны после прошлого вечера и дальнейшей ночи. О вечере и ночи он думать не хотел, но никуда не исчезали из памяти выпадающие из одежды на пол вши и блохи, да и сами голые, пахнущие керосином красноармейцы сидели в памяти, как заноза в пятке. И только очень сильно думая о Надежде, удавалось Самсону о них кратковременно забывать.

К вечеру в участок заявился Сергий Холодный, поп-расстрига крупной и физически цельной внешности. Оказалось, он два дня ходил на курсы дознания, о чем сообщил, приподняв над коленом с силой сжатый кулак.

— Ну теперь я знаю, как с ними разговаривать! — добавил он с явной угрозой.

Они сидели у Самсона: он за столом, а Холодный по другую сторону, в кресле. Пили чай, принесенный Васылем.

Но не допили. В кабинет быстрым шагом ворвался Найден. Лицо его выражало сердитое беспокойство.

— В городе агенты атамана Струка, — сказал он. — Приказано усилить патрулирование! Через час пойдете! Документы проверять у всех, даже у других патрулей! Если кто побежит при проверке — сразу стрелять! Понятно?

Оба кивнули. Снизу через оставленные открытыми двери к лестнице донесся шум. Кто-то спешно заходил в участок. Напряженное жужжание мужских голосов поднималось снизу на второй этаж. В этих шумах угадывались только короткие, но все равно невнятные слова. Словно длинными словами никто на первом этаже этим вечером не пользовался.

Получив приказ ходить по Прозоровской дороге до башни, а потом мимо бараков на Прозоровскую улицу и дальше до городской скотобойни и назад, Самсон и Холодный с наганами на боку отправились по указанному маршруту.

Город их встретил насупленно. Мало какие окна в домах светились, но фонари на перекрестках горели, а вот людей почти не было.

Навстречу выехала пролетка, и пока Самсон задумывался: надо ли ее останавливать и проверять пассажиров, она проскочила мимо. Но Самсон успел заметить, что в пролетке ехала женщина.

— Как же это! — недовольно пробурчал Холодный. — В патруле должно быть трое, а они нас вдвоем отправили!