Этот вечер был обречен. Он завершился встречей с привидением и странным звоном колокола. Я выбралась из двухколесного экипажа, дрожа от холода, приподнимая свои юбки над булыжниками и стараясь держаться подальше от маленьких оборванцев, круживших вокруг нас и наступавших ногами в кучи свежих лошадиных экскрементов. Небо надо мной было чистым и темным, полным миллионов крошечных звезд. Передо мной приветливо горели яркие факелы, а сбоку каменные ступени вели по направлению к залу Гильдии. Его величественные верхние комнаты подпирались колоннами и арками, создававшими навес над огороженной бордюрами открытой каменной площадью внизу, на которой стояли классические статуи принца датского Георга и королевы Мари, его жены. На главной улице у всех входов стояли стражники. Разглядывая свиток в каменной руке принца, я предполагала, что там содержатся особые волшебные указания, как исполнить все наши мечты, поймав удачу… Меня переполняло волнение. Был канун Нового года, мой первый бал — и на нем я могла встретить Чарльза Эллисона.

Всего несколько дней назад мы приняли посетителя, мистера Льюиса, члена городского совета, который несколько лет назад консультировался с мамой относительно смерти своей жены. Но в настоящее время его заботы уже находились весьма далеко от прошлого и были нацелены на приобретение новых привязанностей, хотя все его попытки оказались тщетными. Мне нравился этот стареющий щеголеватый джентльмен с блестящими глазами, низким глубоким голосом и смехом, который доносился из-под его густых с проседью усов.

Когда он бывал у нас, я всегда знала об этом, поскольку после его ухода сильный сигаретный запах оставался в доме в течение долгих часов, но сегодня, помимо этого характерного, но не отталкивающего аромата, он также принес две блестящие белые карточки, украшенные золотой надписью, — приглашение для каждой из нас посетить бал в качестве гостей. Извиняясь за краткое уведомление, он объяснил, что событие уже почти отменили из уважения к длительному трауру королевы, но поскольку ее нет в Виндзоре, бал все-таки состоится.

Когда мы сели пить чай, мама выразила свое нежелание, опасаясь социального остракизма, связанного с прочно укоренившимся осуждением ее деятельности. Но вскоре он разубедил ее, с хриплым хихиканьем сообщив, что ходят слухи, будто сама королева советовалась с ней, сильно повысив ее репутацию.

«Разве можно по-прежнему смотреть на очаровательную госпожу Уиллоуби свысока, если спиритуализм удостоился внимания и доверия королевы?» — пошутил он. Но, конечно, он был необъективен.

Мама притворилась, что удивлена этим сплетням, со смехом отнекиваясь от весьма «смешного предположения» о королевской аудиенции. Но когда он ушел, она была обеспокоена, каким образом могли распространиться слухи, опасаясь, что проболтался извозчик, но в то же время, что бы кто ни говорил сейчас, никто не знал об окончательном неодобрении Виктории.

А поскольку королева благополучно пребывала в Осборне, почему бы нам было не посетить бал!

* * *

Как только мы переступили порог высоких двухстворчатых дверей и поднялись по величественной изогнутой лестнице, на неизвестную доселе в Виндзоре миссис Уиллоуби уставилось множество пар глаз. И хотя в некоторых сквозило набожное отвращение, большинство явно были восхищены. Одетая этим вечером в черное шелковое платье, мама прекрасно выглядела, на ее шее горело изумрудное ожерелье, оттенявшее ярко-зеленый цвет ее глаз.

Я чувствовала себя совсем незаметной в бледно-сером платье и простом ожерелье из черного янтаря, дополненными сумкой, которую мама подарила мне на Рождество.

Хотя я была полна надежд и выглядела решительно, я нигде не заметила Чарльза. И, разглядывая военную и светскую городскую элиту, мне пришлось признать, что, вероятно, он и не мог быть здесь. Нас посадили за стол мистера Льюиса вместе с другими восемью гостями, и один из военных джентльменов сказал, что знал моего отца, заведя разговор о его хирургической практике. Мама кратко ответила, что грустит о том, что сегодня его нет с нами; на что одна из чванливых леди сделала вид, что душит зевоту, для вида приложив к своему дряблому напомаженному рту руку, и громко осведомилась о здоровье своего «близкого друга» мистера Тилсбери. Сначала мама только удивленно взглянула на нее, но, чтобы не дать себя сбить с толку этими подлыми намеками, быстро ответила, что он — вне всяких сомнений — прекрасно здравствует в Нью-Йорке. Но, увы, несмотря на все свои телепатические таланты, даже она не может связаться со своим коллегой, находящимся столь далеко за океаном.

Мистер Льюис попытался растопить холодную атмосферу, обратившись к маме по поводу предмета ее смущения, но это только все усугубило. И теперь большинство леди взирало на нее с негодованием или явно избегало ее взгляда и острого языка. Я совсем не возражала, радуясь тому, что не участвую в их скучной, бессмысленной беседе.

С одной стороны от меня сидел какой-то мужчина, похожий на сановника, высокий толстый зануда с кривыми зубами, неприятным запахом изо рта, красным рыхлым носом пьяницы и с наполовину седой бородой, на которую попали как и его суп, так и слюни, но, по крайней мере, она задерживала большинство хлебных крошек, прежде чем они успевали упасть и на меня. Грустно вздохнув, я начала подозревать, что балы в этом обществе отнюдь не так привлекательны, как я полагала раньше.

После легкой еды последовала бесконечная череда унылых речей и тостов. Распределение танцевальных карт вызвало небольшую волнительную дрожь, но, вне всякого сомнения, принесло куда больше разочарований. Польку мне предстояло танцевать с военным офицером, кадриль — с ужасным кривозубым человеком — я с трудом представляла, как смогу выдержать мерзкое дыхание на таком близком расстоянии. Но тот казался таким высоким, а его живот таким большим, что это вселило в меня уверенность, что я смогу сохранить дистанцию.

Ни о чем не подозревавший или просто безразличный к мнению своих друзей, мистер Льюис сиял от гордости, сопровождая маму, чтобы исполнить вместе с ней «Гранд марш». Теперь длинная вереница пар во главе с мэром и его женой собиралась войти в бальный зал. Неохотно поднимаясь со своего места за столом и весьма опасаясь продолжения вечера, я присоединилась к отставшим. Мы составляли намного менее достойную толпу, которая пробиралась вперед, чтобы увидеть зал, украшенный гирляндами еловых веток, лент и плюща. На дальнем конце на небольшом возвышении оркестр заиграл бойкое вступление. Виктория и Альберт, словно присутствуя лично, взирали с портрета, оглядывая всю сцену.

Исполняя эти неприятные обязанности, я время от времени ловила на себе мамин взгляд, то когда она сидела на диване, то когда проносилась мимо меня во время польки. Получив большое количество приглашений, я не имела никакой возможности покинуть танцпол и в конечном счете потеряла ее из виду. Музыка закружила меня, звуки усилились и циркулировали, вращаясь вокруг большой люстры, на которой звякали хрусталики, рискованно дрожавшие во время ритмичного постукивания ног танцоров. Неожиданно почувствовав себя уставшей, я решила выйти и выпить чего-нибудь, а также сполоснуть холодной водой лицо, так как мне казалось, что от этой жары я могу взорваться.