— Как ты можешь так говорить?! Как ты можешь так обо мне думать?! Руфус, прошу тебя…

— Зачем ты вернулась в бордель? Почему ты не можешь просто о нем забыть? — Руфус, словно капризный ребенок, отдергивает руку. — Мне больно при мысли, что ты торговалась. Еще и Филоса позвала на помощь. — Руфус снова выпутывается из объятий Амары. Своими нетерпеливыми движениями он напоминает ей отца. — Из-за тебя мне придется его высечь. А я ненавижу наказывать рабов. Но если этого не делать, они перестанут меня уважать. Ты унизила меня перед всеми слугами.

Кровь рокочущими волнами бьет Амаре в виски. Она представляет Филоса, его плечи, осыпаемые ударами, рвущуюся на спине одежду или, и того хуже, — кожу. И все это ее вина.

— Но он здесь ни при чем! — выпаливает Амара, не в силах выносить такие мучения. — Он ни при чем. Я его обманула.

— О чем ты?

— Я сказала ему, что ты дал мне разрешение на покупку, — неуверенно произносит Амара, заламывая руки и отводя глаза, чтобы не видеть, с каким отвращением на нее смотрит Руфус. — Филос не знал, что я держу свои планы в тайне от тебя. Поэтому он мне помог. Я его убедила, что это ты так распорядился.

— Значит, ты солгала. — Руфус берет Амару за подбородок и заглядывает ей в глаза. — Ты лгунья. Ты солгала.

— Солгала, — повторяет Амара, зная, что отпираться бесполезно.

Руфус разжимает пальцы.

— Я думал, что таких, как ты, больше нет. — Он снова прижимает арфу к груди. — Я не мог поверить в свою удачу. Да, я знал, кем ты была в прошлом, но решил закрыть на это глаза. Ты была такой нежной. Такой робкой и невинной. Такой ты, должно быть, была, когда жила в родительском доме. Дочь лекаря, достойная своего отца. Ты будто бы и не переступала порог борделя.

— Я ничуть не изменилась! — возмущается Амара. Ей не по себе от того, какой оборот принимает разговор, тем более что любовник говорит обо всем в прошедшем времени.

— Но бордель все же наложил на тебя отпечаток, — продолжает Руфус. — Несмываемый. С тобой осталась привычка лгать и льстить, с тобой остались всевозможные уловки, которым ты там научилась. — Он откладывает арфу. — Подойди ко мне.

В том, как бережно Руфус опускает инструмент на пол, есть что-то настораживающее. Амара видела столько жестокости, что теперь не может не замечать, как у Руфуса напряжены плечи и как он расчетлив в своих движениях. На мгновение Амаре кажется, что она может воспротивиться, сбежать из дома под покровом ночи. Но куда? К Феликсу? Ей некуда пойти. Амара говорит себе, что не стоит выдумать, ведь перед ней Руфус. Он никогда не причинит ей вреда — это невозможно. Превозмогая себя, она приближается к Руфусу. Он принимается раздевать ее, аккуратно вынимая фибулы из шелковой ткани. Прикосновения его нежны, но Амара так остро чувствует угрозу, что едва может дышать. Руфус разворачивает Амару спиной к себе.

— Ты почти никогда не позволяешь мне брать тебя сзади, — мягким голосом произносит Руфус. — Разве ты не знаешь, что именно так мужчине полагается иметь свою жену? А всем твоим бордельным ухищрениям грош цена. — Руфус кладет ладонь Амаре на шею. Он не давит и по-прежнему прикасается очень ласково, но когда Амара пытается повернуть голову, то Руфус не дает ей этого сделать.

— Пожалуйста, не надо. — Амара кладет ладонь на руку Руфуса, пытаясь ослабить хватку и надеясь пробудить в нем доброту, которой он точно обладает. — Мне это не нравится.

— Почему же? — спрашивает Руфус.

Амара хочет все ему объяснить. Сказать, что если Руфус возьмет ее сзади, если она не сможет видеть его лица, то ей будет казаться, будто ей овладел Феликс или один из множества клиентов борделя; что тогда прошлое и настоящее спутаются между собой, что ее ослепит ужас. Но Амара знает, что из всего рассказа Руфус услышит лишь признание в том, что она спала со многими. В том, что, обманывая его, она думает о других любовниках. Амара смотрит на нимф, изображенных на стене; глаза ее наполняются слезами, и фигурки сливаются воедино.

— Мне это просто не нравится, — произносит она. — Разве этого недостаточно?

Руфус не выпускает Амару из рук. Он нежно целует ее плечо.

— Я пытаюсь помочь тебе стать той, кем ты была когда-то, — шепчет он.

Руфус не бьет Амару; она уже не уверена, хочет ли он причинить ей боль, если всего лишь держит ее за шею. Феликс и другие мужчины, чьих лиц и имен Амара теперь и не вспомнит, обращались с ней куда более жестоко, но боль от предательства Руфуса не сравнима ни с чем, ведь Амара верила, что он другой. Он не привел ее в тихую гавань, он снова забросил ее в бушующий океан.

Вскоре Руфус ласково целует заплаканные глаза Амары, разнежившись от того, как легко ему удалось подчинить ее своим желаниям. Он говорит, что позволит ей оставить Викторию и Британнику у себя, если она поклянется, что больше никогда не станет лгать. Амара плачет от благодарности, презирая себя за то, что испытывает облегчение. Она говорит Руфусу, что любит его, она покорно прижимается к нему, зная, что у нее нет выбора. Когда Руфус засыпает, Амара остается в его объятиях, превозмогая отвращение от того, что их тела соприкасаются.

Наутро Амаре кажется, что все вокруг движется медленнее, чем обычно: даже вода в фонтане течет как-то вяло. Амаре трудно хоть на чем-то сосредоточиться, еще труднее — говорить. Она сидит в саду вместе с драгоценной подругой, которая теперь точно останется рядом, а на колене у нее ладонь патрона, который время от времени смахивает с ее плеча прядь волос. Эти минуты должны приносить невероятное счастье, но внутри у Амары пусто, будто ее выпотрошили. Руфус с Викторией, напротив, в приподнятом настроении. Виктория в восторге от Гельвия, который ушел еще затемно, но, очевидно, провел с ней немало времени. Руфус безмятежно сидит между женщинами и ведет себя так, словно ночью ничего не произошло. Он даже пересмеивается с Викторией, будто со старой знакомой. Амара начинает сомневаться, что все было именно так, как она запомнила. Руфус явно очаровал Викторию своей непринужденностью — раньше под эти чары попадала и сама Амара. Немного погодя Руфус уходит вместе с Филосом, обещая вернуть ей эконома, как только тот поможет разобраться с делами отца.

Когда Руфус скрывается из вида, Виктория принимается взахлеб делиться самыми яркими подробностями ночи, проведенной с Гельвием. Обычно Амара смеется вместе с Викторией над скабрезными историями подруги, но теперь она ссылается на головную боль.

— Вид у тебя неважный, — соглашается Виктория, вглядываясь в Амару. — Надеюсь, ничего серьезного.

На мгновение Амара задумывается о том, чтобы довериться Виктории, как доверилась бы Дидоне, но потом вспоминает, как Виктория говорила о Феликсе, как оправдывала его жестокость. Амаре очень легко представить ответ подруги: «Значит, он тебя не шлепнул, не ударил, просто захотел взять сзади? А за что он, по-твоему, платит?!»

— Не волнуйся, — улыбается Амара. — Думаю, я перебрала с вином.